А она лишь казалась чистой, удобной и просторной. В ней легко было почувствовать себя дома.
— У тебя замечательная комната.
— На виду ни одной банки из-под пива, а грязное белье благополучно запрятано.
— Я не хотела, чтобы это прозвучало свысока.
— Давай я покажу тебе остальные работы, предназначенные для выставки, и можешь еще засыпать меня комплиментами. Чистое наслаждение, когда тебя хвалит кто-то старше четырнадцати и не только словечками вроде «клево», «во дает» или «жуть».
Дейв прошел в рабочую комнату к чертежному столу. Яркий свет ламп падал на ряды прислоненных ко всем стенам иллюстраций. Восхищенно поохав и поахав над энергией и тонкостью его работ, Гвен последовала за ним в спальню, где хранились остальные.
— У меня картины торчат всюду, куда ни глянь, — объяснил он, отодвигая с дороги стул со спинкой-лесенкой, и достал из шкафа еще две картины.
Но на них могли быть изображены хоть тролли, Гвен уже не смотрела. Она смотрела на стену за ним. Над постелью висел рисунок, на котором в рубашке Дейва, свернувшись калачиком, спала Гвен. Рисунок казался огромным. Очень внушительное зрелище. И интимное. Оно рассказывало об одиночестве и любви, размышлениях и страсти. В галерее эта пастель, безусловно, привлечет внимание, даже, пожалуй, вызовет уважение. Над постелью же от нее веяло нескрываемой эротикой. Мисс Стикерт вспыхнула.
Публика увидит на этой картине женщину, скромно одетую в рубашку, которая тщательно прикрывала все эрогенные зоны. И все-таки, все-таки… Резкие штрихи, страстно выписанные детали и чувственные линии делали даже выпуклость худой лодыжки сексуальной и волнующей.
Несомненно, возникнет вопрос, позировала ли Гвен для него специально. Если она возьмется это отрицать, утверждать, что написанное — игра воображения мистера Кинга, то ей, безусловно, ответят: «Надо очень любить, чтобы так подробно представить».
Вот к такому выводу Гвен пришла. Она встретилась с Дейвом глазами. Он смотрел на нее так же напряженно, как тогда, когда рисовал. Гвен отвернулась и оказалась лицом к лицу с другой обнаженной, — Я назвал ее «Набросок с подушкой», — сообщил Дейв.
Он мог назвать ее как угодно. Гвен назвала бы ее «Воплощенное распутство». Нет, ничего нескромного не было, и вместе с тем сразу становилось понятно, что подушка — единственная одежда натурщицы. Ее бедра были округлы и податливы, тело мягко подцвечено постелью, кричало о том, что его изучали внимательно и подробно. Дейв уловил даже россыпь веснушек у Гвен над грудью.
Выставлять такое в галерее просто невозможно. Вывешивать это здесь, в его комнате, казалось еще менее приемлемым. «Набросок с подушкой» располагался так, что лежа в постели Дейв мог смотреть на нее, а женщина с картины смотрела на него. Колени ее были слегка приподняты, руки прижимали к себе подушку, придавливая невидимую грудь. Теплый взгляд ничего не скрывал и ни от кого не скрывался, в нем не было стыда, в глазах плясало колдовство.
— Ты не можешь это показать, — голос ее вздрагивал от неровного дыхания. — Не в галерее.
Если даже хоть один покупатель это увидит…
— Ты можешь получить очень любопытные предложения.
— Меня любопытные предложения не интересуют. — «Только руки и сердца». — Картины меня компрометируют.
— Если кто-нибудь скажет о тебе хоть что-то компрометирующее, позови меня.
— Терпеть не могу, когда я стараюсь быть серьезной, а ты меня смешишь.
— Я стараюсь не делать этого. Я вообще старался стать всем, чем ты хотела меня видеть, только галстук не надевал.
— Видишь? Ты снова шутишь.
— Я художник. Я выставляю свои работы. Ты хочешь, чтобы я изменился?
— Вопрос с подвохом, и ты это знаешь.
— Ничего, отвечай прямо.
— Нет. Я не хочу, чтобы ты менялся! — Гвен потерла морщинку у себя над переносицей, сознательно понижая голос. — О чем, собственно, мы спорим?
— О тебе без одежды.
— Нет, речь шла о другом.
— Очень плохо. Одна из моих самых любимых тем, — это срабатывало для них раньше. Именно это он понял вчера. Они во многом прямо противоположны, но стоило ему прикоснуться к Гвен, и они идеально сливались воедино. — Если мы собираемся спорить об этих набросках…
— Собираемся? Уже спорим.
— Тогда нам надо придерживаться определенных правил.
— Каких еще правил?
— Как драться по чести и совести, — как будто Гвен могла забыть, что скрывалось за такой интонацией.
Дейв вытащил из спортивного пиджака, наброшенного на спинку стула, сложенный клочок бумаги, потом подвел Гвен к кровати и заставил сесть рядом. Она поерзала и устроилась подальше от молодого человека, колени вместе, ноги босые, пальцы ног напряженно поджаты. Руки мисс Стикерт сложила на коленях.
— Ну, так в чем там дело?
— Помнишь, насчет того, как касаться другого человека во время спора?
— Это правила для любовников, — напомнила Гвен и осторожно посмотрела в его сторону.
— А мы кто?
Женщина посмотрела мужчине в глаза, взгляд ее на секунду опустился на его губы.
Прежде, чем Гвен успела возразить, Дейв коснулся губами ее виска и почувствовал, как закрылись ее глаза, и ресницы, как крылья эльфа, затрепетали у его щеки.
— Вот где все и начинается, вот и мы с тобой.
Но эльфы, феи и нимфы не излучали такого жара, их сердца не стучали так сильно и щеки не пылали. Такое доступно только женщине.
Дейв положил ладонь на щеку Гвен и провел губами по контуру ее губ.
— Если мы когда-нибудь снова начнем спорить, крепче держись за меня.
— А разве мы спорим? — в голосе Гвен послышалась легкая дрожь.
— Только не отпускай меня, Гвен. Еще рано.
Дейв стянул блузку с ее плеча, с того, которое было обнажено для него вчера, с того, которое он так жаждал поцеловать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55