Нередко ему казалось, что Пинта специально задает провокационные вопросы – все потому, как он понял позже, что ее ум и любознательность были открыты и еще не обременены никакими предрассудками и догмами. Иногда он ловил себя на мысли о том, что многие сложные проблемы воспринимает столь же непредвзято, как Пинта, и это ему нравилось.
Девочка не любила смотреть по телевизору передачи о политике, потому что политические деятели слишком много говорят и неестественно улыбаются. С религией дело обстояло немного лучше, но священники всегда считают себя правыми, и им это очень нравится. Школу Пинта любила, но успевала она только по предметам, которые вели симпатичные ей учителя. К Марии с Бруно она относилась очень уважительно, только никак не могла взять в толк, почему они почти ничем не интересуются.
Короче говоря, весь мир представлялся ей огромным чистым листом бумаги, который она лишь начала заполнять, и ее первым учителем письма стал Кризи. Мать жила в собственном уютном и замкнутом мире, отец относился к ней как к малому ребенку, и это отчетливо выражалось в манере его поведения с дочерью.
Именно поэтому общение с Кризи стало для нее своего рода откровением. Очень скоро она поняла, что важно не просто его слушать, но и высказывать собственные соображения по поводу сказанного им. Поэтому девочка всегда старалась отвечать ему, и очень скоро в их беседах стало проявляться различие как в общественном положении, так и в возрасте.
Важным этапом установления взаимопонимания между ними стал воскресный визит к Элио и Феличии. Девочка поняла, что Кризи приоткрыл перед ней дверь в свою жизнь, и она благодарно в нее проскользнула.
То, что Кризи взял ее на обед к своим друзьям, можно было сравнить со своего рода признанием, и она была одновременно и очень счастлива, и очень осторожна, и не спешила поначалу раскрываться перед Элио и Феличией, постоянно следя за реакцией Кризи. Однако он вел себя просто и совершенно естественно, совсем не так, как обычно ведут себя с детьми родители. Он, скорее, держался так, будто привел к друзьям своего товарища. Поэтому Пинта тоже скоро почувствовала себя просто, играла с детьми, помогала Феличии на кухне и вместе с ней беззлобно подтрунивала над мужчинами.
День прошел чудесно, и с тех пор ей стало с Кризи совсем легко. Она начала лучше его понимать, ей теперь было гораздо легче общаться с ним, сколь бы ни были деликатны проблемы, которые они обсуждали. Он даже стал отвечать ей на некоторые вопросы, касавшиеся его личной жизни. Сначала Пинта расспрашивала его о Гвидо – мужчины много говорили о нем за обедом. Кризи рассказал об их дружбе, выдержавшей многие испытания. Девочка обратила внимание, что, когда Кризи говорил о Гвидо, его лицо смягчалось. Она подумала, что очень хотела бы встретиться с этим человеком.
Что же касается Кризи, для него общение с девочкой стало своего рода очищением. Ему все легче давались беседы с Пинтой. Может быть, это происходило от ее жизненной неискушенности и чистосердечия, может быть, от непредвзятости. Как бы то ни было, когда он говорил с ней, на душе становилось легче. Даже когда речь заходила о таких тяжелых и страшных вещах, как жестокость и боль войны. Тон беседы, как и тему, обычно, задавала она, постепенно, как бы на ощупь, подводя его к основной проблеме. Когда в воскресенье они ехали домой с обеда, девочка коснулась его покрытой шрамами от ожогов руки.
– Кризи, что случилось с твоими руками?
На этот раз он не дернулся, как раньше, а мысленно перенесся в 1954 год, ко времени поражения под Дьенбьенфу. Плен, унижение, трехнедельный переход до лагеря военнопленных. С каждым днем переставлять ноги становилось все труднее. Еды давали в обрез, зато смертей было хоть отбавляй. Когда кто-то падал, обессилев, охранники его пристреливали. Погибли многие, но Кризи удалось выжить. Он даже умудрился донести на плечах до самого лагеря молодого раненого офицера. Потом последовал допрос за допросом.
Через стол от огромного изможденного легионера сидел маленький, обходительный, в безупречной форме, капитан, окончивший Сорбонну. Вопросы сыпались один за другим, и на каждый Кризи отвечал, лишь отрицательно мотая головой. Капитан вьетнамской армии прикуривал одну сигарету от другой, а каждый окурок гасил о привязанные к столу руки Кризи.
– Как-то раз один человек задавал мне много вопросов. При этом он много курил, а пепельницы под рукой не оказалось.
Пинта тут же все поняла и надолго смолкла. В ее глазах стояли слезы.
Кризи взглянул на девочку.
– В мире случается очень много гадостей. Я уже тебе об этом говорил.
Она сквозь слезы улыбнулась.
– Но и хорошие вещи тоже происходят.
После этого разговора девочке стало немножко легче задавать ему вопросы личного характера, но о юности Кризи она узнала совсем немного. Родители его были небогаты, а экономический кризис конца двадцатых – начала тридцатых годов их и вовсе подкосил. Небольшой участок земли, который они арендовали в Теннесси, едва позволял семье сводить концы с концами. Как только он достиг призывного возраста, Кризи сразу же пошел служить в морскую пехоту. Талант воина впервые проявился у него во время войны в Корее. За то, что он избил упрямого и недалекого офицера, отправившего хороших парней на верную гибель, Кризи уволили из армии. Идти ему было совершенно некуда. Так он попал в Легион, где прослужил потом долгие годы.
Если не считать Гвидо, этот одиннадцатилетний ребенок знал о Кризи больше, чем кто бы то ни было другой.
* * *
Рика сияла от счастья. Пришла весна и озарила ее жизнь радостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114