Колите. Желательно не в зад. Я хоть и могу пить с малознакомыми, но, знаете, голый зад им показывать стесняюсь.
— Зад исключён, голубчик, — сказал Бардин, поднимаясь с кресла и жестом приглашая гостя следовать за ним. — Инъекция будет в вену.
Они прошли в комнату, где кроме маленького медицинского столика, на котором лежали различные медицинские инструменты для оказания первой помощи, стоял топчан, покрытый белой простыней, какие являются неотъемлемым атрибутом всех поликлиник, и широкое кресло. Бардин жестом указал на топчан, а сам, как только Сидоренко улёгся, предварительно сняв пиджак, развалился в кресле.
— Кстати, голубчик, — спросил Николай Иванович непонятно, с какой целью, то ли чтобы заполнить образовавшуюся паузу, то ли чтобы получить дополнительную информацию о психологическом портрете пациента, — многие люди всю жизнь ходят сопровождаемые прозвищами, которые приклеиваются к ним либо в силу фамилии, либо вследствие какого-нибудь эпизода в жизни, либо внешности, либо личных качеств. Скажем, Железный Феликс, Толик Ваучер. А к некоторым клички просто не прилипают. Вы к какой категории относитесь? У вас есть прозвище?
— С раннего детства, — ответил Сидоренко, — приятели называют меня Котом. Не путать с Кисой. Хотя есть группа людей, именующая меня Пантерой.
— Отлично, господин Кот. — При этом Бардин улыбнулся. — Это прозвище подходит вам как нельзя лучше. А меня называют Кардиналом.
— Будем знакомы, — одними губами улыбнулся Кот. — Вам это прозвище подходит ещё больше. Как только я вас увидел, я про себя назвал вас Торквемадой. Хотя и на святого Игнатия Лойолу вы тоже смахиваете.
В ответ на эти слова Николай Иванович загадочно улыбнулся, но никак не прокомментировал.
В комнату вошёл молодой человек двухметрового роста. В руках он держал металлический чемодан, какие носят при исполнении служебных обязанностей врачи «скорой помощи». Он переглянулся с Бардиным, затем закатал рукав Сидоренко и наложил жгут. Игла вошла мягко, и кровь того, кого с детства называли Котом, появилась в шприце, что свидетельствовало о попадании в вену. Ассистент Кардинала снял жгут и медленно ввёл препарат.
— Не тошнит? — заботливо спросил Николай Иванович.
— Ничуть, — несколько насмешливо констатировал пациент.
Прошло несколько минут. И Бардин и ассистент, в котором внимательный читатель без труда узнает Олега Воинова, внимательно наблюдали за серьёзным и сосредоточенным лицом Сидоренко. Тот впился взглядом в небольшое пятнышко на потолке, и лицо его словно окаменело. Прошло ещё десять минут. Сидоренко продолжал фиксировать взглядом пятно. Лицо Кардинала было бесстрастным, на лице Воинова отображалось недоумение.
— Крепкий орешек! — сказал он и повернулся к Бардину. — Ещё дозу?
Кардинал отрицательно покачал головой и взглядом указал на дверь. Ассистент собрал инструменты в чемодан и вышел. Бардин подошёл к топчану. Кот, не моргая, держал застывший взгляд на пятне.
— Голубчик, —мягко сказал Николай Иванович, — вы достаточно продемонстрировали свои качества, хотя в этом и нет необходимости. Мне они были ясны с того момента, как я вас увидел. Сейчас сопротивление препарату пагубно отражается на вашем здоровье и тех качествах, о которых я говорил. Давайте приступим к проверке. Вы и так уже отобрали у меня добрых десять минут беседы в условиях полной искренности.
Кот послушно закрыл глаза, и через несколько минут дыхание его стало ровным и глубоким, как у спокойно спящих людей, не отягощённых бытовыми проблемами и угрызениями совести. Бардин, не сводя взгляда с лица спящего, взял его руку и нащупал пульс. Абсолютно ровный и с прекрасным наполнением. Удостоверившись, что препарат своё дело сделал, Николай Иванович вернулся в кресло.
Прошло десять минут. Кот открыл глаза и сел, прислонившись спиной к стене. Никаких признаков сонливости на его лице не было. Лицо было непроницаемым, как у древнегреческого жреца. Мёртвые глаза смотрели на профессора с холодным равнодушием.
«Ну, голуба моя, — подумал Бардин, — если ты вопреки законам природы сумел преодолеть действие препарата и теперь разыгрываешь спектакль, то ты не только великий актёр, в сравнении с которым Качалов и Щепкин жалкие участники заводской самодеятельности, но и самый настоящий Кардинал, а я только священник мелкого прихода».
— Как вы себя чувствуете? — спросил он, прервав мысли.
— Хорошо.
Далее посыпались вопросы, на которые Сидоренко отвечал лишённым интонаций голосом. Кардинал спешил. Противодействие пациента воздействию препарата украло у Бардина десять минут допроса.
— Каким образом американцы вышли на вас?
— Через моего друга, сотрудника ЦРУ.
— Что вас связывает с этим другом?
— Дружба.
— Как вы подружились?
— Часто встречались, когда работали в Лондоне.
— Он знал, что вы офицер КГБ?
— Знал.
— Когда вы ушли из КГБ?
— В 1990 году.
— Вы имеете сейчас связь с ФСБ?
— Нет.
— Как вы относитесь к США?
— Я ненавижу эту страну.
— Как вы относились к режиму КПСС?
— Ненавидел.
— Как вы относитесь к нынешнему правящему режиму в России?
— Ненавижу.
— На что вы готовы во имя его свержения?
— Готов пожертвовать жизнью.
— Вы знали всех членов Совета нашей Партии.
— Всех, кроме вас.
— Почему вы пришли именно к Романову?
— Он похож на будущего президента России.
— Вы знаете будущего президента России?
— Я представляю его.
— Какие у вас политические убеждения?
— Я коммунист.
— Почему же вы ненавидели режим КПСС?
— Он не был коммунистическим.
— А каким?
— Преступным.
Задавая вопросы, Николай Иванович постоянно посматривал на часы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101