Все красивые девушки едут во втором.
Вероятно, что-то случилось в Коломбо. По-видимому, там столкнулись два парохода, а мы пожинаем плоды катастрофы и переполнены, как зверинец. Капитан говорит, что ожидалось всего десятка полтора пассажиров, но, если бы предвидели такую толкучку, на линию вышел бы пароход повместительнее.
Лично я считаю, что добрую половину попутчиков стоит выбросить за борт. Ведь они путешествуют вокруг света ради развлечения и, занимаясь таким распутством, делают слишком скоропалительные выводы обо всем. Все-таки я предпочитаю нестесненную свободу, которая царствует (вместе с тараканами) на пароходах Британской Индии, где мы обедали даже на палубе и когда нам вздумается. Мы сами назначали время с помощью плебисцита и вообще чувствовали себя полными хозяевами.
Вам известны тюремные правила "Пи энд Оу"?* Вы должны обращаться к капитану стоя на голове, почтительно болтая ногами в воздухе; обязаны ползать на животе перед главным стюардом и называть его "Вашим Всемогуществом - полоскателем бутылок"; не должны курить у овечьих загонов и останавливаться на трапе; переодеваться, когда идете в судовую библиотеку; а самая вопиющая несправедливость - приходится заранее заказывать спиртное на тиффин* и обед. Возможно ли, чтобы человек, который накачался пльзеньским пивом, был в состоянии проявить такую проницательность? Это говорит о людском невежестве. "Пи энд Оу" жаждет свободной конкуренции. Она называет своих капитанов командирами и ведет себя так, словно делает вам одолжение, позволив подняться на борт ее парохода. Нет, во все времена мне подавай свободу Британской Индии! К черту удобства "куливозов" с дворцовыми ценами!
На борту около тридцати женщин, и я с возмущением наблюдаю, как они дружно стараются прикончить хрупкую, миловидную стюардессу. Думаю, что они доведут дело до конца. Длина салона - девяносто футов, и ей приходится бегать по нему из конца в конец девять часов в сутки. В свободное время она разносит чашки с бульоном хилым сильфидам, которые не могут существовать без пищи с девяти утра до часу дня. Сегодня она подошла ко мне и спросила, будто это в порядке вещей: "Разрешите убрать вашу чашку, сэр?" И это говорила настоящая белая женщина, когда салон был забит неуклюжими полукровками-португалками. Молодой англичанин позволил ей убрать со стола, а сам даже не обернулся, когда передавал чашку. Это ужасно и лишний раз доказывает, как далеко я забрался. Она, женщина, разговаривает с мужчинами стоя, а те сидят!
Молва гласит, что в Индии мы плохо обращаемся со слугами. В таком случае покажите мне подметальщика, который выполняет у нас хотя бы половину той работы, какую эти дородные белые матроны и девицы навалили на свою сестру. Они заставляют ее носиться с их же нуждами и при этом забывают сказать "спасибо". У нее нет имени, и, если вам угодно промычать "Стюардесса!", она обязана предстать перед вами. И это не деградация?
Однако на самом деле мое желание вернуться вызвано кучкой чикагских евреев. Боюсь, что в дальнейшем мне предстоит увидеть их в еще большем количестве. Судно переполнено американцами, однако ужаснее всех американо-немецкие еврейские молодцы. У одного из них водятся деньги, и он бродит по палубе, приглашая незнакомых ему людей выпить вместе с ним, экспромтом устраивает лотереи и творит прочие зверства. Ходят слухи, что он умирает, но, к сожалению, делает это недостаточно быстро.
Однако настоящий бич корабля - это подросток-американец. Официально ему восемь лет, он носит курточку в полоску и питается вместе с детьми, но я не считаю его мальчиком. У него внешность усталого обезьяньего детеныша: под глазами и в уголках рта даже появились морщины. Когда ему нечего делать, он отзывается на имя Альберт. Уже два года как страдалец в пути. Он провел месяц в Индии, видел Константинополь, Триполи, Испанию, тридцать дней и ночей жил в палатке и передвигался верхом на лошади. Он сам подробно информировал меня об этом. Он истощил запас земных радостей. На его костях не осталось плоти.
Практически Альберт живет в курительном салоне и ежедневно финансирует лотереи. Я избегал его, но он преследовал меня по пятам и ровным, невыразительным голосом рассказывал, как составляются лотереи. Когда я пытался протестовать, заявив, что в этом нет ничего нового, он продолжал говорить, не обращая внимания на то, что его перебили. В награду за мое терпение он вызвался перечислить мне имена всех пассажиров вместе с идиосинкразией* каждого. Затем он исчез через окно курительного салона, потому что высота двери была всего восемь футов и, следовательно, слишком узка для этой ненормально обширной массы житейского опыта.
Кое в чем Альберт оказался осведомленнее меня, в остальном проявил безграничное неведение двухлетнего малыша. Его усталые глаза не меняли своего выражения. Они будут такими же, когда ему исполнится пятьдесят. Мне стало неописуемо жаль мальчика. Реминисценции юнца смешались. Например, свои приключения в Индии он переносил в Турцию или Испанию. Придет день, и школьный учитель попытается заняться его образованием, и мне очень хотелось бы знать, с какого конца он начнет. Голова мальчика и без того забита, а другого места для накопления знаний не существует. Думаю, что Альберт - заурядный американский ребенок. Он был для меня откровением.
Теперь мне хотелось бы познакомиться с американской девочкой, но не сию минуту, решительно не сию минуту. Моя нервная система и без того потрепана евреями и Альбертом, и, если не придет в порядок, я поверну назад в Иокогаме.
Глава VII
рассказывает о том, как я прибыл в Китай
Где голое невежество
Скандальные сужденья поставляет день-деньской,
Нисколько не стыдясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136