— Сколько же сынов получается?
— Четыре.
— А князь тебе скольких сыновей назвал?
— Двоих…
— И что? Кому ты больше веришь — молве людской или отцу, при смерти пребывающему? Вот и думай, кто из четырех парней — настоящий.
Я сглотнул, потупился. Тьфу, озноб шибает от этой влажности. А тут еще злыдень-дождь не утихает.
— Я думаю так, папаша: все просто. Всеволод перед смертью подарил мне клочок опоясти — как образец фамильной вышивки. Вот… Такую же бечевку я своими глазами видел у трех человек: у Руты, у Берубоя, у Даньки. Я подозреваю, что у Даньки эта бечевка — от мертвого Потыка. Небось, с трупа снял, на память…
— Нет, Поток не мертв, — вдруг отчетливо сказал Белун. — Он жив, хотя при смерти. Вон его падуба растет…
Толстяк махнул рукавом рясы вбок — туда, где меж двух гигантов виднелось чахлое поникшее деревце.
— А почему у Потыка такое маленькое? — завистливо поинтересовался я, изгрызая ноготь.
— Михайла сейчас много страдает, — спокойно ответил Белун. — Вот и падуба его чахнет. Даже злыдней не видать на ветках.
— Ну ладно, — кивнул я. — Итак, Потык еще жив. Однако тесьма его родовая — у Даньки Каширина. Получается, что настоящие сыновья князя Всеволода — Берубой и Потык. Стало быть, настоящее имя Берубоя — Зверко. Правильно?
— А вот и нет. Такая же тесемочка есть еще у одного человека.
— Не-е, — улыбнулся я, прищурился с видом эксперта. — Не может такого быть. Нянька Матоха разрезала княжеский кушак на три части! Значит, обрезков должно быть только три.
— Заходила ко мне старуха Матоха, — немного помолчав, сказал Белун. — Недавно заходила. Перед смертью пришла падубу свою рубить.
— Да ну?!
— Срубила. И велела передать тебе кое-что. Грех у нее был за сердцем. Когда престольцы Властовскую крепость осадили и князь Властовский ей вручил свой кушак, она ведь схитрила… У ней в то время собственный родимый внучек был, малолеточка. Суматошкой звали… Вот нянька и прельстилась: кушачок княжий не на три, а на четыре кусочка разрезала. Решила себе: пусть о моем малюточке добрые люди позаботятся как о княжеском сыне… Все равно мне с ним теперь уж никогда не свидеться…
Я молчал, слушая и моргая. Вот ведь хитропопая бабская яга! И как теперь узнать, кто из трех парней фальшивый наследник?
— Так и получилось, что тесемка у четверых людей имеется, — резюмировал Белун. Первая — у Руты. Вторая — у Берубоя. Третья — у Михаилы Потыка…
— А четвертая?
— Есть такой великий воин… Бывший семаргл Траяна Держателя. Мечитуром звать.
Я вздрогнул, хотел спросить… Но вдруг — совсем поблизости — как затрещит! Земля подо мной раскачисто задрожала, озеро за спиной Белуна вздулось, отшатнулось от берега…
ХРЯССССЬ!!!
Словно кусок неба откололся и рухнул в траву! Будто станция «Альфа» свалилась с орбиты! Пламя, молнии, грохот обломков — мощнейшая, чудовищнейшая, древняя падуба вдруг повалилась оземь, сминая и плюща соседние деревья, взрывая землю обнажившимися тросами кореньев — на добрых полгектара в округе!
Белун, вскочил — побледнел…
Широко раззявленными очами я созерцал поверженного гиганта — вот так падолба! Она была… в натуре большая. Едва ли не ширше, огромнее прочих, а теперь вот лежит, будто взрывом повалена — аж дымится! — мертвыми ветвями в воду Вялого Езера…
— Ну вот, — тихо сказал Белун. — Слава Провидению, старик успел…
— Какой старик? Чья эта падуба? — Я тихо дернул бригадира за подол истрепанной рясы.
— О, это великая падуба царя Леванида, — отозвался Белун.
— А, знаю его, знаю! Дедушка Георгич! Мы с ним кахетинское вместе допивали! А почему упала?
— Царь Леванид только что искупил свои застарелые грехи, — ответил неожиданно светлый голос Белуна. — Вот и падуба рухнула.
— Ух ты! — поразился я. — Везет Леваниду. А как искупил-то?
— Зиждитель принял бой. Он вел свои камнеметы на северо-восток, навстречу Чуриле. Неведомые враги уготовили алыберам засаду. Разномастные завороженные латники, волшебники-кудесники, умеющие запускать огненные шары… Старый царь обнажил свой меч и вышел в последний свой натиск. Его взяли в плен израненным. Враги предложили Зиждителю жизнь — если он поклонится их кумиру, языческой ведьме Кибале. Царь Леванид предпочел мученическую смерть.
— Поэтому упала Леванидова падуба? — помолчав, спросил я.
— Да. М-да… Одним старцем стало меньше.
— Слышь, папаша, мне как-то… не по себе. Живот мутит. Кажется, температура. Я, пожалуй, буду просыпаться, ладно?
— Как хочешь, паря.
— Извини, папаш. Мы еще поговорим потом. Я обязательно вернусь. А сейчас пора просыпаться. Мне страшно, хочу проснуться.
— Валяй.
С четверга на пятницу
Скоро, поспешно, почти торопливо, перепрыгивая корни, камни и мелкие ручейки, я шагал, почти бежал в свой командный пункт. Крошечная землянка, вырытая в глиноземе и прикрытая десятью слоями разномастной магической защиты. Вот наша база.
Ах как удобно без железных лат! Полчаса назад я затянулся, зашнуровался в новенький облегченный доспех из искусно выделанной свиной кожи с редкими стальными пластинками — Стенька прислал из Татрани специально для сегодняшнего дела. Тройная кожаная броня — судя по клеймам, ледянская работа. Наконец-то руки в локтях можно разогнуть полностью, до конца (сочленения греческого доспеха этого не позволяют). И между лопатками больше не ломит от тяжести чешуйчатого базиликанского панциря…
Восхитительная вольность в теле — каждый шаг, как разбег для прыжка…
А еще я снял эту тяжкую цепь. Нет, не по собственной воле, разумеется. Просто… после странного и неприятного бегства Данилы возник вопрос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128