В койку до обеда не ляжешь, потому что до послеобеденного отдыха по уставу режима не положено лежать. Никому не положено нежиться в койке, кроме старшин - обитателей Маленького Кубрика. У них были свои Законы, свой дисциплинарный Устава в отделение. Этот Устав Старшины сами и придумали. Их было семь человек в Маленьком Кубрике. Все остальные "психи", числом почти сорок, очень боялись Старшин.
В конце завтрака Петраков допил вторую кружку чая. Он завернул кусок своего недогрызанного шоколада в фольгу, сунул его в карман халата и сказал с отвращением.
- Кто там сегодня миски со стола собирает?... Дневалит кто?... Помогите Петровичу. А остальные, кто хочет...
Петраков замолчал. Сорок человек в кальсонах, халатах и тапочках замерли, потому что это очень важно - что с остальными на этот день?
- А остальные... Кто хочет. Могут лечь в койки.
Несколько секунд никто не мог охнуть от счастья. Это был неожиданный, царский подарок старшины. Наверное, у него было исключительно плохое настроение с утра. Когда команда дошла до психов, то отреагировали на неё молча, быстро, без суеты.
Одним из первых Саня Говоров добрался до своей койки. Его трясло от неожиданной радости. Это же нечеловеческое счастье залезть после завтрака под одеяло! Укрыться с головой, сжаться, утеплиться, закрыть глаза и будто бы и нет этих проклятых Кубриков, окон с решетками. Закрыть глаза и уплыть в прошлое, домой, к друзьям. Или мечтать о будущем, потому что сегодняшние черные безобразия должны же были когда-то кончиться. Не могли не кончиться.
Если бы так, подумал Саня, а то ведь могут "залечить" до смерти своими пилюлями, или признают тебя симулянтом, дезертиром, засудят и отправят в дисциплинарный батальон в Черняховске. Если ещё ДО этого времени подлые Старшины из Маленького Кубрика не забьют тебя до того, что превратишься в настоящего психа.
Кто-то тронул его за плечо и негромко позвал:
- Саня... Говоров.
Он открыл глаза. У койки стоял Танчал Раздаков. Узкие глаза его тонули в мясистых щеках-подушках. Он опасливо оглянулся на Маленький Кубрик.
- Ты ученый, Саня? - Раздаков вытащил из кармана халата замятый листок бумаги. - Читай, проверяй. Ошибки, наверное, есть много. Важное письмо. Поправить ошибки надо.
Саня взял листок с карандашными каракулями. Строчки были неровные, с помарками, а разницы между заглавными и прописными буквами Раздаков не признавал.
"Дорогой товарищ Главный начальник КПСС Михаил Сергеевич Горбачев! Тебе писать рядовой танкового батальона Раздаков. Я сижу в сумасшедший дом. Как солдат должен тебе сообщить, что в Афгане нас предали. Предали всемирный Интернационал и войну против Американцев. Главный предатель - это Куба. Они не хотят больше воевать с американцами. Наш ограниченный контингент, как Ты приказал, готов выполнил свой интернациональный долг и я тоже, но я сижу сумасшедший дом. Зачем нас сюда везли и не дают стрелять в афганских душманов по настоящему? Я совсем не Псих. Надо было стрелять хорошо, победить Афганистан и Америку, чтобы там был коммунизм, как у нас и весь народ будет счастливым и свободным. В Афгане тоже много предателей, а ещё больше у тебя, в Кремле. Обманывают тебя и весь советский народ. Ночью стреляют в спину, а днем продают ребятам наркотики. Крепкие наркотики, очень хорошие, я знаю. Нам надо ещё войска и чтобы мы могли стрелять и бить врагов по настоящему. А потом в Афганистане будет коммунизм и у нас будет много наркотиков, это я знаю точно. Вытащи меня из этого дома, где одни психи, мне здесь очень плохо.
Служу Советскому Союзу! Механик танка, Т.Раздаков.
Еще доложу, что....
Дочитать не удалось. Из Малого Кубрика вылетел первый помошник Главстаршины Заваров. Через три койки по головам и телам он ринулся к Сане, схватил его за руку, заломил её через спинку койки и выдернул из пальцев послание Раздакова.
- Это ещё что за писульки?! - заорал Заваров. - Жалобы, доносы пишете? Кто разрешил?!
- Я не знаю. - ответил Саня. Он чувствовал, как противно дрогнул его трусливый голос, как внутри все обмирает: суровое наказание все одно теперь последует.
Заваров переводил бешеные глаза с записки на Саню, а с него на Раздакова, прорычал:
- Это ты что еще, басмач вонючий, удумал?! Доносы пишешь?!
Раздаков встал по стойке "смирно" и доложил.
- Никак нет, товарищ старшина! Я писал письмо генеральному секретарю партии!
Заваров глянул на него подозрительно, нахмурился, прочел письмо и сказал.
- А! Ерунда! Иди, басмач, в койку. - Заваров сильно пнул киргиза ногой. - А ты, Говоров, должен уже знать, что такие вещи нужно тут же отдавать дежурной сестре или санитару. Письма не твое и не наше дело. И вообще, я гляжу, ты у нас слишком умный, да?
Длинные и узкие глаза Заварова полыхали угрюмым огнем. Саня подумал, что первый помошник Главстаршины самый настоящий сумасшедший. А потому и говорить разумно с ним бесполезно. Но он попытался спросил.
- А слишком умные разве бывают?
- Бывают. А не знаешь, так вечером обьясню.
Заваров сунул записку в свой карман и строго оглядел весь Большой Кубрик. Все лежали тихо и послушно. Но нарушение нашлось.
- Руки поверх одеяла! - заорал Заваров. - Я вам позанимаюсь суходрочкой! Всем руки сверху и никакого онанизма! Всем показывать руки, кроме заслуженных и народных артистов ООС!
Саня приметил, как на соседней койке Витёк Толкуев снова убрал руки под одеяло: он имел право, как заслуженный артист ООС. Онанировать, конечно, не имел права, но спать, с головой укрывшись одеялом, имел право, по привилегиям своего звания.
"Заслуженного артиста" он получил здесь за свой серебристый, жалостливый тенорочек, пел народные песни и вышибал слезу почти из всех обитателей Кубриков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145