Кислов залез во внурений караман и вытащил из него обычный почтовый конверт.
- Вот... Здесь всё... С тобой я буду в рассчете... Потом узнаешь, все потом узнаешь.
Он повесил костюм на место и вернулся к столу, положил конверт перед собой, опять выпрямился и сказал в потолок.
- Тут мой грех... Своей рукой написанный... Сейчас я тебе сам зачитаю...
Что-то в облике Кислова было столь жутким, что Гриша ощутил оторопь в душе и даже стало боязно.
- Не надо, Николай. - сказал он мягко. - Твои грехи, это твои. Мне их знать не положено.
- Дурак. - Кислов опустил глаза и сказал вяло. - Ты через мой грех пострадал, дурак. Знать должен. Кровь на мне и на дитё моем. За то он и ушел под лед на пруду.. И бабку за собой утащил... За меня.
Он забормотал что-то уже вовсе бессвязное, закачался на стуле и Гриша вскочил, поддержал санитара за плечи, чтоб тот не завалился на пол.
- Николай, давай спать ляжем. Утром поговорим. У меня здесь тоже дела тяжелые. Завтра будет день...
- Нет! - рванулся Кислов с неожиданной силой. - Завтра для меня ничего не будет! Видишь - похоронный костюм на стенке висит?! И письмо покаянное написано, и архангелы трубят, зовут меня к себе, к Спасителю на последний Страшный Суд! За все я отвечу!
- Ответишь, ответишь. - Гриша приподнял его со стула и потянул к дивану, а Кислов продолжал бормотать.
- Сам отвечу, а тебе, Гриша, проложу светлую дорогу в Царствие Небесное....
Кажалось, он уже обмяк и готов был забыться, едва коснувшись головой дивана, когда, словно гром, загремел звонок старого телефонного аппарата. Кислов вырвался из рук Гриши, прыгнул к телефону, сорвал трубку и крикнул.
- Да! Слушаю! Это ты, Господи?! Ты призываешь меня?! Я иду, иду! Я готов!
Гриша уже понимал, что больничный друг его завис где-то на грани безумия, что стоит он на пороге белой горячки, коль скоро решил, что Господь призывает его к себе телефонным звонком.
Но Кислов заговорил неожиданно трезво и разумно.
- А, это ты, паскуда?! Ну, и что желаешь мне сказать?... Ага.... Ну, так вот что я тебе отвечу: в гробу я тебя и твою кодлу вонючую видел! Я ответ держать буду по совести, но и твой час очень скоро настанет!.... Правильно, именно туда и пойду! Прямо в ментуру! Именно там и приму покаяние!... А ты со своими друганами сиди и дрожи, потому что и твой час близок!... Пошел ты к черту, я и про тебя напишу, что надо!
Кислов бросил трубку и, заплетаясь ногами, прошел к столу, взял в руки конверт, пробормотав.
- Еще мне надо сюда написать... Еще... Самое главное.
Руки у него тряслись, он шарил глазами по столу, словно между бутылок и грязной посуды что-то искал. Потом глянул на Гришу и криво улыбнулся.
- Ничего писать не буду! Мы вместе пойдем ,Гришки! Вместе покаемся! Правильно - в милиции примем покаяние! И будет мне кара, а тебе прощение! Одевайся!
Поскольку Гииша и не раздевался, то спросил терпеливо.
- Куда мы пойдем, Николай?
Но тот уже не обращал на него внимания, скинул брюки, свитер, торопливо схватил с гвоздя черный костюм и в такой лихорадке, словно крыша дома уже занялась огнем, принялся одеваться. Когда уже повязал черный галстук, бессвязное бормотание его снова стало осмысленным. Он кинулся к тумбочке, нашел шариковый карандаш, поспешно раскрыл конверт, вытащил из него сложенный листок и сказал торжествующе.
- Да, да! Про это тоже надо написать! Если каятья, то принимать покаяние до конца! Идем, идем Гриша. На дуще у нас с тобой будет легче.
Остановить полубезумного санитара было невозможно, хотя Гриша и пытался его урезонить. Но Кислов уже был одет, при галстуке, натянул плащ и выглядел почти парадно, если бы ещё побрился.
Он потянул Гришу из дому и они вышли на подворье. Дружелюбно залаяла собака. Сырой ветер хлестнул по лицу и Гриша сказал.
- Ты хоть дверь запри.
- Дверь? А... Не надо запирать! Это дом я тебе, Гриша, оставляю! Владей, живи! Такой у нас с тобой будет справедливый расчет! Сегодня же и оформим, ещё успем! Все по совести будет!
Гриша предполагал, что они никуда не дойдут. По его разумению направления своего похода Кислов не знал - в пьяном угаре двигался к неясным целям и следовало только прогулять его на ночной прохладе, успокоить и вернуть домой.
Кислов прикрикнул на собаку, она послушно юркнула в будку. Кислов сказал трезво.
- Ты, Гришаня, не забудь Рекса кормить! Летом раз в день. Зимой, когда мороза - дважды.
- Хорошо.
Цепочка фонарей на улице горела неравномерно - один ярче, другие тускло, половина и вовсе не светила. Идти по размытой дороге было трудно, но Кислов не обращал на это ровно никакого внимания, даже когда падал. Он тянул за собой Гришу напористо и целеустремленно. Цель, которую он перед собой поставил, приводила его в себя и казалось, что он трезвел с каждым шагом.
- Сейчас, Гриша и перед Господом дадим отчет и перед милицией! Все будут знать про всех! Облегчение я на душу приму. Нам сюда, налево.
Вместо налево, они повернули направо, но впреди уже светился яркий перекресток и поступь Кислова набирала уверенность.
На них напали сзади. Момента атаки Гриша не уловил. И даже не слышал за спиной ничьих шагов, голосов. Просто что-то прошелестело сзади, потом послышался глухой удар и Кислов внезапно упал лицом вперед, в землю, в грязь дороги. Гриша споткнулся о его ноги и только хриплый крик Кислова заставил его перевернуться и поспешно вскочить на ноги.
Две неразличимые в темноте фигуры выросли перед ним и тот, кто стоял ближе, взмахнул обеими руками, подымая над головой дубину. Гриша отскочил и успел увидеть, как длинный топор в руках другого человека - вторично обрушился на голову Кислова. Тот уже приподымался, когда удар по голове окончательно уложил его на землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145