Можно было сравнить его и с хирургом и с реставратором.
Вот два пути к Москве: верхний и нижний. Верхний путь предполагал наличие автомобиля (он у Скворцова был всегда, и на этом пути Москва вставала перед глазами как бы вся целиком, растекалась улицами, кварталами, площадями и бульварами; мелькали тысячи, миллионы силуэтов; люди возвращались с работы, шли на работу, шатались, пьяные, по закоулкам арбатских и иных дворов, выходили важно из стеклянных дверей ресторанов и офисов, спешили на вокзалы, к поездам, несли из магазинов продукты в полиэтилене - и многое другое совершали люди, наблюдаемые Скворцовым сквозь тонированное стекло джипа "Wrangler".
Однако, чтобы полюбоваться на женщин (которых он любил как Москву), приходилось покидать авто и спускаться под землю. Это и был второй, нижний путь.
Ухватившись за никелированный поручень Скворцов ехал, скажем, по Замоскворецкой линии от Речного вокзала до Царицыно. Иногда мелькало такое красивое лицо, что впору было, подобно завзятому "топтуну", устроить слежку с целью "случайного" знакомства. Впрочем, красивых было так много, что не хватило бы всего штата "наружки", включая МУР и ФСБ... Иногда в вагоне все сиденье занимали семь-восемь особей - как будто спустившихся под грешную землю прямо с конкурсов "Мисс Москва" или "Мисс Россия". Мисс! Видел Скворцов этих "мисс", знал, что, например, голливудские агенты разъезжают по Штатам в поисках таких вот фотогеничных, симпатичных, миловидных; тем же самым занимаются и редакции журналов в ярких обложках. В России же красавицы ездили на метро, работали секретаршами, вагоновожатыми, ткачихами, мотальщицами, прядильщицами и продавщицами, а в эпоху "кинквеченто" перестройки, гонимые безработицей и нищетой, подались в сферу так называемого "досуга". Их не надо было искать, они сами находили - кто место в стриптиз-баре, кто высокооплачиваемую "нишу" возле "Националя" и "Метрополя", а кто - финку под левый сосок девичьей груди, так и не вскормившей никого...
Андрей Вадимович Скворцов, спланировавший свою жизнь ещё в пионерском детстве, странным образом надолго упустил из виду любовь - как несомненно важный компонент себя как Системы. Юношеский восторг перед всякой женщиной - или "простое, как мычание", физическое влечение - вот, как говорится, Сцилла и Харибда, меж которых он лавировал, вечно, словно Одиссей, возвращаясь в Итаку, которой не было.
Он, правда, был как-то раз женат на своем "восторге", быстро сменившемся на разочарование суеты, быта и обоюдной измены (чего было ждать от женщины, которая ждать не желала? Чего было ждать от себя самого, не желавшего). Впрочем, нельзя было изменить тому, кому и клятвы-то не давал никакой: ведь не подол же целовать вместо знамени?
Потому и любил он всю Москву сразу вместо женщины - и смело мог назвать себя однолюбом. Но и она ускользала, словно мелькнувшая в сумерках красавица.
Впрочем, Скворцов лишь в редкие дни, часы и минуты позволял себе мыслить столь романтически, хоть и был изначально, с юных лет, самым настоящим романтиком. Романтизм его возник из любви к жизни - жизни вообще, самой по себе, всей сразу - любви к окружающей действительности, к материи, времени и пространству; Скворцов принимал жизнь как дар - упуская, правда, то обстоятельство, что, если есть д а р, то должен быть и Даритель.
Выбрал он для себя самую романтическую профессию, в которой на поверку оказалось столько же романтики, сколько её было в бурлацкой лямке на знаменитой картине Репина. Под ногами грязь, над головою небо, руки стерты в кровь, плечо горит. Но "лямку" свою он тянул - потому что был человеком ответственным - генетически, так сказать, приучил себя отвечать за с е б я - и за других в доступной мере.
Основным кругом его интересов были Системы, большие и малые, работающие и не работающие, стабильные и агрессивные, механические и электронные, политические и военные, космические и сельскохозяйственные. И все остальные.
"Я - монархист", - говорил Андрей Скворцов, - "потому что в идеальной Системе нет оппозиции, если только не именовать проявлением оппозиции голод, пожар или землетрясение. В Системах все работает на общее дело, подчиняясь законам иерархии. Если в механической Системе, к примеру, группа болтов начнет требовать суверенитета, а ржавый подшипник заскрипит о нарушении "прав болтов и подшипников", то авария неизбежна. Что мы имеем, так сказать, в чистом виде: оглянись по сторонам, товарищ..."
Скворцов уже несколько лет находился в упоительном состоянии свободы. Она была везде: вокруг - в общем настрое жизни с её газетами, бандитами, банкротами и манкуртами; в нем самом - ибо он вынул из себя, словно вражью стрелу, идеологию, засевшую в совести с самого раннего детства; выдернул, но пока ещё не обзавелся другой, а потому и плыл в никуда - или свободно парил везде, где хотел.
Смена державного флага освободила Скворцова от присяги (точнее - его "освободили" от неё ретивые перестройщики, добравшиеся до военной разведки), и он резко сменил сферу деятельности, и не был в этом оригинален - занялся бизнесом. А поскольку просчитать самый выгодный бизнес в подсистеме длительного беспредела не составляло труда, то Скворцов и выбрал недвижимость. Благо, что он после Африки, как бы в награду за труды, отдыхал: просиживал штаны в аналитическом отделе управления, консультировал "смежников" из Комитета, а после Аргентины - негласно курировал столичную недвижимость (и это, как ни странно, входило в сферу деятельности). Было это давно - "и неправда", как он сам говорил. Но в памяти засело крепко. Собственно говоря, Скворцов не видел большой разницы между недвижимостью Москвы и, например, таежным массивом близ города Уссурийска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115