Зубков оборотился "голубем", наворковал Голощапову про погибающий талант, про скорые перемены (чувствовал: будут! Не врал, однако...), а потом чуть поднажал с помощью своего приятеля Нилыча из 7-й лаборатории - и Андриан подписал бумажку, стал тихо "подстукивать", получил оперативный псевдоним - "Щуп". В середине восьмидесятых "Щуп" нащупал большое и сулящее множество поощрений "дело" началась антитеррористическая кампания (три грузина под страхом взрыва угнали самолет), и в эту "струю" удачно вписывался давний друг Голощапова, теоретик и аналитик Виктор Шахов, к тому времени уже отбывший срок за сомнительные статьи о бунте и терроре. "Щуп" добыл несколько рукописных страничек из новой работы Шахова - текст был, как говорится, пальчики оближешь, чего стоили, к примеру, такие строки: "Использование высокомощной и легко меняющей форму взрывчатки (пластит) или похожего на сахар гексагена возводит профессиональный террор на новую ступень; вкупе с "добровольцами-камикадзе" взрывчатка становится средством не только устрашения, но и получения денежных средств от перепуганных властей или освобождения из тюрем соратников, друзей, родственников".
Дело разрасталось; два тома покоились в сейфе уже не майора, а подполковника Зубкова, третий был на подходе... как вдруг все рухнуло. Академика Горького вернули из сахаровской ссылки; в журнале "Ваш Современник" напечатали роман Семена Уржумского (восемь лет в "стол" писал, гад, упустили, не выявили!) "Живая труха" (о самом, о том, кто лежал меж гранита и мрамора под стеклом более шестидесяти лет, к кому очередь тянулась через всю Красную площадь, а охраняли - сотни сотрудников "девятки", это мертвого-то!). Тут же выступил по телевидению историк Пафнутьев, предложил захоронить священное тело по-христиански в городе Ульяновске, а сам Ульяновск немедленно переименовать обратно в Симбирск. Поднялся шум, началась дискуссия с оскорблениями и разоблачениями одних оппонентов как "коммуняк" и сексотов КГБ, а других - как фашистов и агентов ЦРУ. А после путча ГКЧП в 1991 году "пятую линию" неожиданно закрыли. Большой Шеф попал в Лефортово; рядовых погнали поганой метлой, даже разведчиков сдавали с потрохами, как врагов свободы и демократии, чего там за остальных говорить... Новый Шеф немедленно открыл американцам схемы установки в посольстве США "прослушек" - янки даже и не поверили сразу, что такое может быть, думали, провокация...
Шаховское дело оказалось блефом и мифом, опасным для того, кто его, что называется, "шил". И Зубков сжег дело: по листочку, аккуратно, прямо в кабинете, на медном подносе с чеканными пионерами.
Чуть-чуть он опоздал - надо было вовремя бросить партбилет на стол комитетскому парторгу, дать пару интервью каким-нибудь "голосам", короче, покаяться. Но бездарный августовский путч спутал все карты. Когда Зубков увидел в числе путчистов Большого Шефа, то наивно понадеялся на возврат прошлого, не просчитал варианты. Но все же удалось уволиться из органов тихо, без шума и газетной пыли. Даже успел третью звезду получить вместе с дембелем.
Уходя, прихватил Зубков и агентурные карточки: тут тебе и Щуп, и Канистра, и Хлюпик, и ещё человек двенадцать. Кое-кто пригодился, а кое-кто, разбогатев на шалом бизнесе первых лет перестройки, ссудил Зубкова деньгами - в обмен на комитетские "векселя" с оперативными псевдонимами... Так поступил и старый приятель Зубкова ещё по райкомовской работе Абраша Гунидзе, странная личность, человек неизвестной национальности - слово "русский" в его паспорте уж точно было прилагательным. Десятью тысячами долларов ссудил Гунидзе Зубкова. Зубков же помог Гунидзе прорваться в хранилища Комитета: пока толпы идейных балбесов валили наземь памятник "железному Феликсу", Абрам Лукич во главе небольшой группы "бойцов демократического фронта" проник в здание на Лубянке; дальше - дело техники, Зубков открыл кое-какие двери и сказал: "Хватай все, что поместится". И Абрам Лукич схватил, но не все, а кое-что... На операцию потребовалось пол-часа времени, а через пять минут после выхода Абрама Лукича из здания Комитета, спецназ ГРУ, явившийся на защиту "смежников", стал вышвыривать "добровольцев", которых оказалось более пятисот, всякой твари по паре, тут и стукачки, пришедшие за своими расписками, и любопытные, и историки, жаждавшие некоей "сокрытой правды".
Вопрос "что делать" перед Зубковым не стоял. Он чутко уловил веяние времени. К нефти, газу, алюминию или к шоу-бизнесу было не пробиться, бывшие партбоссы и комса мертвой хваткой вцепились в открывшиеся кормушки и не допускали к ним самостийных добровольцев. Оставалось одно: недвижимость. Тут открылось вдруг такое поле (кто тебя усеял?), что у Зубкова временами дыханье перехватывало - когда он отщелкивал на калькуляторе семизначные цифири. Друзей у него не было, он избегал этой категории отношений, поэтому подтянул в созданную риэлтерскую контору тех, кого давным-давно завербовал - короче, агентуру. Людишки были разные, чего общего у Голощапова с Ваней Хлюпиком? но было, было общее: он сам, Геннадий Павлович Зубков, был для них всех этим общим. Можно сказать, солнцем он был для них, "пароходом и человеком", локомотивом и рогом изобилия. Одна лишь секретарша, эта студентка-уродка, была нанята со стороны, а все остальные - проверенные кадры.
Впрочем, "проверенные кадры" держались в неведении относительно сумм, поступавших на счета "Добрых Людей". Бухгалтерия была одна, но, поскольку расчет с клиентами производился наличными деньгами, и занимался этим сам Зубков, то и оставля за собой личное и безраздельно право "справедливого" дележа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115