Боярское брюхо полковника вызывало у зеков подобие уважения. Даже Монгол, увидев Перемышлева, изрек: "Ну, да тут Хозяин - так хозяин! Могучий, пес...".
Зато доход Перемышлев имел. Зековская выездная стройбригада возвела ему двухэтажный теремок в Зимлаговском городке; двигалась "налево" зоновская продукция: литые сковородки и чугунки, пластмассовые игрушки (танки, вездеходы) и колонковые кисточки для живописцев. Пышно цвела туфта (приписки и двойная бухгалтерия), от которой хорошо было всем: и зекам и... Хозяину. Впрочем, кое-что перепадало оперчасти, режимникам и конвойной роте.
Нельзя было назвать Хозяина двуличным, лицо у него было одно, а вот внутри себя он с юности держал тайничок, в который и складывал истинные убеждения; их-то, убеждений, никто не мог в нем заподозрить. Он брал нагло - даже и не брал, а просто пользовался всем, чем мог; так, будто он и в самом деле был здесь полноправным и всевластным Хозяином.
А вот двуличный замполит за шесть лет своего пребывания в штате "семерки" (вплоть до разгона КПСС) ухитрился из хорошей зоны сделать почти "красную", и, самое главное, покусился на хозяйскую власть, внес в Зону разлад и гниль.
Стали беспредельничать "козлы" из Совета коллектива зоны; отмороженные бригадиры напрягали мужиков на перевыполнение и без того завышенных норм. Балабанов пытался влезть даже в снабженческие секреты, да вдруг приказом из Москвы упразднили подлеца.
Однако учреждение КР 78/7, "покраснев", вплотную приблизилось к некоей критическому пределу, за которым могли последовать разные неприятности вроде бунта или погловного отказа от работы, чего никак нельзя было допустить. Потому и выпросил Перемышлев у Москвы "добро" на перевод "законника" Монгола к себе: для наведения старого "порядка". Вместо поганого замполита...
Хозяин, впрочем, и от "покрасневшей" зоны имел причитающееся, но уже вкралась вредительская дисгармония в околюченное и зарешеченное бытие. Если раньше Перемышлев, упокоенный идиллией труда и туфты, размышлял даже о якобы любви зеков к нему, благодетелю, то сейчас подобные мысли в голову не приходили. Ясно было, зеки и без замполита продолжают по инерции пахать на страхе и голоде, какая уж тут любовь...
У Перемышлева стол был меньше, чем у Петрова: на нем едва умещались два телефонных аппарата и селектор. И уж на самом краю примостился фарфоровый чайник, накрытый вышитой салфеткой.
Хозяин вызвал по селектору прапорщика Окоемова. Розовощекий крепыш Окоемов был почти другом, ну, по меньшей мере, доверенным лицом, как у кандидата на выборах. Хитроумный и общительный прапор представлял Хозяина даже в оперчасти у Петрова - туда Перемышлев вообще никогда сам не заглядывал. Сейчас у Хозяина к приятелю никаких вопросов не было, просто он заварил хороший купеческий чаек, который никогда не пил в одиночку. А в холодильничке покоилась половина торта "Киевский"...
У Окоемова всегда было серьёзное выражение лица: он с ним и шутил, и буцкал провинившихся зеков, и пил водку или спирт в смеси с чифиром коктейль "Россомаха", традиционное зимлаговское пойло... Он же впервые привез в седьмую строгую зону отца Василия - в автозаке. Батюшка, переживший в молодости страхи столичного диссидентства, ехал, впрочем, не в зековском контейнере, а в кабине. Окоемов же, впервые в жизни, трясся за решеткой между железных переборок. Его бросало на ухабах как тренировочное чучело; он бился локтями, коленями, спиной, затылком... Зекам, видимо, было легче: их набивали в фургон, науськивая овчарок, иногда человек по тридцать, падать некуда...
- Добрый вечерок, Николай Фомич!
Окоемов собирался показать Хозяину чрезвычайно смешную и паскудную книжонку, гулявшую по отрядам зоны - сборник анекдотов под названием "Если кто-то кое-где у нас порой". Конечно, о них, зоновских ментах, анекдотов мало, все больше о ГАИ, постовых и вытрезвителях, но в общем настрое текстов сквозили презрение и ненависть. Составитель брошюры наверняка чалился в зоне пару раз, а может быть, был бит и обобран в отделении или в вытрезвителе. Стержнем книжонки, видимо, являлся бородатый анекдотишко о коллегах - говне и менте: мол, они оба - из внутренних органов. Издание вполне официальное, присылаемые книги давно уже не проверялись лагерной цензурой: вот и проскочила за колючку эдакая мерзость... Лет десять назад Окоемов с чистой совестью отшмонал бы (отнял при обыске) подобное чтиво, чтеца отправил бы в изолятор или в БУР, но нынче - пришлось выпрашивать её у владельца-зека на пару деньков, с возвратом...
- Присаживайся, Иван... (Хозяин, по примеру зеков, никогда не говорил "садись", тоже считал это слово плохой приметой). - Сейчас чайку с тортиком заколбасим. Небось, не ужинал еще?
Окоемов решил не портить Хозяину настроение дурацкой книжкой: оставил её в кармане, на стол не выложил.
Перемышлев разлил по чашкам чаек - душистый, красноватый, присланный из Москвы верными друзьями и купленный в знаменитом чайном магазинчике на Мясницкой (бывшей ул. Кирова). Хозяин заваривал отменно, не хуже Тузика, знал толк в напитке, хотя и не чифирил: больше любил такой вот, терпкий, без второсортной ненормальной горечи, прозрачный нектар. И к тортам он был неравнодушен, от чего, наверное, и раздуло: глядя сверху вниз не видел Перемышлев своих собственных форменных ботинок...
- Что там у Петрова-то слышно? - вопросил полковник, так дунув на дымящуюся чашку, что на поверхности поднялся чайный шторм. - Давно был у него?
- Был сегодня, - ответил Окоемов. - Беспокойный он какой-то, нервный. Наседки зоновские плетут Бог весть что, а он рвется меры принимать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115