- Мало того, - добавил Гучков. - Великий князь Николай Михайлович уже на второй день после убийства Распутина бегал к Дмитрию Павловичу и к Пуришкевичу и требовал, чтобы второй «убитой «собакой» стала императрица Александра!
- Никогда не поверю! - воскликнул Керенский.***
Гучков только усмехнулся:
- Сочувствую!
Львов тяжело вздохнул, покачал головой и повернулся к Гучкову.
- Ну, хорошо, Александр Иванович, - примирительно сказал он. - Вернемся к нашим баранам. Вы, ваше превосходительство, являетесь военным министром, и вам, без сомнения, известно больше чем нам, простым штатским - шпакам, так сказать, - с иронией добавил он. - Но все-таки... Семью-то за что?
- Чтобы не оставалось претендентов на престол. Никаких! Никогда! Чтоб не допустить контрреволюции и реставрации. В противном случае мы с вами, князь, вместе с нашими коллегами по правительству на другой же день будем висеть на фонарных столбах вокруг Зимнего дворца. Не знаю только, рядом будем мы висеть или где-нибудь по разным краям Дворцовой площади.
Львов отвернулся от Гучкова, вытащил из жилетного кармана батистовый с кружевами носовой платок, аккуратно высморкался в него и вытер усы и бороду.
- Очевидно, какая-то инфлюэнца подкралась, - извиняющимся тоном пробормотал он.
Эскападу Гучкова он решил оставить без ответа.
Второе предложение внес Керенский. В принципе он считал, что коллега Гучков положительно и неопровержимо прав. Но план Александра Ивановича сейчас преждевременен, он может сильно навредить репутации новой власти. Российская республика, словно младенец, делает свои первые шаги. И начинать с казней первых особ павшего государства в текущий момент нецелесообразно. Кроме того, нужно знать психологию русского народа. В глазах подавляющей части граждан новой республики, правда, пока де-юре не существующей до решения Учредительного собрания, Николай - не только Кровавый. Он вообще никто - пустая и ничтожная личность! Грозным эпитетом «Кровавый» его наградила пресса - с таким же успехом она может назвать зайца кровожадным царем зверей. Николай Романов во время своего царствования даже не заслужил ненависти широких масс, всех сословий - лишь всеобщее презрение. В народе, в среде интеллигенции и даже в некоторых его собственных - царских министерствах... - тут Керенский многозначительно прищурился: - его называли Сусликом. Да-да - всего лишь мелким сусликом! Но ежели Романова сейчас казнить, даже по справедливому приговору революционного суда, то тем мы немедленно превратим монарха-преступника в мученика. А если мы еще и семью спишем в расходную ведомость, то такой сонм мучеников породит по-настоящему кровавую военную диктатуру, вслед за которой неизбежно состоится реставрация династии.
- Но самое главное, - с особенным значением добавил Керенский, - лично я не хочу быть Маратом русской революции. По крайней мере, сегодня. И с полной уверенностью смею полагать, что среди присутствующих коллег и соратников тоже нет желающих стать маратами и робеспьерами. Мы все-таки не варвары - не французы там какие-то или англичане… Для них казнить собственного монарха - все равно, что бокал шампанского выпить или сигару выкурить. Поэтому мое предложение: в Сибирь! И не только царя с женой и детьми, а всех Романовых - великих князей, жен, вдов, княжат... Всех!
- В Сибирь? Но там же полным-полно революционеров! - удивленно отозвался Терещенко.
- И что же? - пожал костлявыми плечами Керенский, повернувшись к Терещенко в профиль. - Пусть царь теперь отправляется туда, куда он еще вчера сам отправлял лучших людей России на каторгу. Пришла его очередь. Это же не моя воля - таков изящный поворот истории! Она неумолимо все движет и расставляет по своим законам. Нам нередко остается им только подчиняться, если мы не в состоянии в какие-то моменты сами творить историю и противопоставить ее законам что-либо более серьезное. Да и в чем, собственно, вопрос? Сибирь велика, революционеры ему докучать не будут, тем более что после амнистии их там уже давно ни одного не осталось. Дадим Николаю достаточную охрану. И сослать его желательно не в Туруханск, а туда, где было наименьшее скопление революционеров, где расселился, в основном, справный сибирский мужик - без крепостнических, но и без монархических мироощущений. Поэтому я предлагаю... - Керенский задумался на секунду, - предлагаю... Тобольск.
Внезапно все замолчали. Через минуту Некрасов хмыкнул:
- Тихий ангел пролетел.
- Скорее, дурак родился, - проворчал Львов.
- А почему не Сахалин? Тамошняя каторга будет потяжелее, если верить репортажам оттуда бывшего графа Льва Толстого, - подал голос Гучков.
- Да потому, милейший вы наш Александр Иванович, - радостно и одновременно снисходительно улыбаясь ему, словно ребенку, ответил Керенский, - что непременно придет время, когда нам понадобится извлекать бывшего императора обратно в столицу. Наверняка придется - вы еще вспомните мое пророчество! Из Сахалина это будет сделать сложнее. И потом, уважаемый Александр Иванович, обращаю ваше драгоценное внимание на то обстоятельство, что от Сахалина до морской границы с Северо-Американскими Штатами всего-то несколько сотен верст, а там и Аляска рядом. Чужая отныне Аляска, по милости царизма - территория иностранной державы. Но даже не эти обстоятельства являются решающими. На Дальнем Востоке мы сегодня уже, к величайшему сожалению, не хозяева. И Бог весть, станем ли снова ими или придется отдать наши территории всем косоглазым, которые давно на эти земли зарятся. Не удержим. Увы, увы! Придется отдавать. Конечно, лучше всего было бы Дальний Восток и часть Восточной Сибири, а может, и всю Сибирь продать американцам, как это было вовремя сделано с Аляской.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47