Можно бы и японцам. Но какой, простите, дурак из иностранцев станет у нас эти территории покупать, когда сейчас их можно и так взять - без денег... Кстати, прошу меня простить, однако, новеллы о сахалинской каторге писал беллетрист Антон Чехов, а не Лев Толстой. Он, Толстой, конечно, граф, аристократ, и уже в силу своего сословного положения является врагом народа. Но, тем не менее, наша партия эсеров-трудовиков считает его крупнейшим стихийным революционным вождем, подготовившим крах монархической идеи прежде всего в головах интеллигентной и образованной публики, ставшей, благодаря Толстому, солдатами нашей революционной армии... Метафорической, так сказать, армии, но в то же время вполне реальной.
Гучков поерзал в своем кресле, обитом мягким зеленым, под малахит, сафьяном. Щелчок по носу репортажами Толстого был болезненным, но военный министр резонно решил тему не продолжать.
Львов глубоко вздохнул и оглядел присутствующих:
- Ну что ж, господа, имеются еще предложения? Нет? Значит, решено: Тобольск - до лучших времен! А там будет видно, что делать с Романовыми окончательно, - заключил Львов. - Вот вы, Александр Федорович, и извольте взять на себя деликатную и трудную миссию - известить Романовых об отъезде. На правах председателя, заседание правительства закрываю.
К половине пятого утра Керенский велел подать автомобиль из императорского гаража и направился в Царское Село.
Николай вышел к нему бледный, взволнованный, откашливаясь со сна и застегивая на ходу верхние пуговицы гимнастерки. Глаза его были опухшими, веки отекли, будто с похмелья. Керенский осторожно потянул носом: кто-то из министров, кажется, тот же Гучков, утверждал, что Николай Романов - тайный алкоголик, и было бы чрезвычайно важно для дальнейшего развития освободительного революционного процесса разоблачить бывшего царя. Подтвержденная новость о том, что на российском престоле больше двадцати лет сидел закоренелый алкоголик, способна принести революции в сто раз больше пользы, чем принесло разоблачение Распутина. Однако от царя, к сожалению, алкоголем нисколько не пахло.
- Я к вашим услугам, Александр Федорович, милости прошу... - дрогнувшим голосом сказал Николай, осторожно пожимая Керенскому левую руку. Правую министр держал на весу - на черном платке, перекинутом через шею: рука, как утверждал ее хозяин, совершенно отнялась из-за того, что ему в день приходиться дарить до тысячи рукопожатий своим поклонникам. «Неймется же тебе по ночам, Ааронка! Мятый, небритый, немытый. С чем пришел?..» Вслух учтиво спросил:
- Чем могу быть полезен, Александр Федорович? Что-нибудь случилось? Есть какие-нибудь новости?
- Да, - загадочно улыбаясь, подтвердил Керенский. - Есть, хотя и немного.
- Слава Богу! Наконец-то! - вырвалось у Николая. - От кузена Джорджи? То есть, простите, от его величества короля Георга? Мы едем в Англию? Вы обещали... И князь Львов тоже. Я бесконечно вам благодарен, Александр Федорович! Вы - человек слова. Я рад убедиться в том, что среди революционеров, слава Богу, есть благородные люди!.. Как же я ошибался, когда думал, что на вашей стороне могут быть одни разрушители и не достойные доверия люди!..
- В самом деле? - удивился Керенский. - Может быть, Николай Александрович, вам вступить в ряды нашей партии?*
Николай обескуражено уставился на Керенского, не понимая, шутит тот или говорит всерьез. Похоже, не шутит. И потому сохраняя серьезное выражение лица, Николай уважительно сказал:
- Огромное спасибо за предложение... и за доверие. Оно требует максимально ответственного подхода... Но что же из Лондона?
- Из Соединенного Королевства каких-либо особых и важных новостей, в прямом толковании этого слова, нет, - соврал Керенский. И сочувственно добавил: - Нет, по крайней мере, тех, что вы ждете. Главная новость моя другая: вам действительно надо ехать. И как можно скорее!
- Так куда же все-таки? В Англию? - с надеждой спросил Николай.
Керенский на несколько секунд задумался и сказал проникновенно и убедительно:
- Видите ли, достопочтенный Николай Александрович, обстановка меняется с каждым днем, точнее даже, - с каждым часом. Что поделаешь - время революционное, великое, неповторимое. На наших глазах происходят величайшие исторические события. Каждая минута - это отлитая в бронзе строка истории великой и свободной России на ее пути полного освобождения от вечных оков. За нами, затаив дыхание, следит весь мир - сложный, запуганный и враждебный. Следит с испугом, даже ненавистью кое-где, но больше всего - с надеждой. У вас, как у бывшего царя, очень много врагов. Кроме меня лично, разумеется! - уточнил Керенский. - Очень плоха обстановка на фронте, хотя и недолго она будет таковой оставаться. Сильно осложняется обстановка внутри России. Словно из ящика Пандоры, открытого невидимой рукой, вырываются на свободу и носятся по стране всевозможные вихри враждебные, как поется в замечательной революционной песне под названием «Варшавянка» (Николай невольно поморщился на «Варшавянку», но постарался тут же вернуть своему лицу выражение обычной доброжелательной невозмутимости). С этими вихрями враждебными временно, до созыва Учредительного собрания, справиться полностью раз и навсегда пока не представляется возможным. Темные силы нас злобно гнетут, увы, - везде, они рядом с нами, они в нас самих! Они маскируются, принимают дружественное обличье, - вот что опаснее и страшнее всего! Кто может быть страшнее волков в овечьих шкурах?! Поэтому... поэтому... поэтому, в конце концов!.. Вам необходимо ради вашей же собственной безопасности немедленно покинуть Царское Село.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47