Но только когда с замусоленных, закапанных вос­ком страниц исповедальной книги Покровско-Коломенской церкви, сквозь толщу ста семидесяти лет глянуло на нас имя «Татьяна», только тогда стала приоткрываться завеса над всеми загадками Маевского, над его тайной. Даже не над ней самой. Ее суть еще продолжает оставаться непонятной и загадочной. Стало ясно лишь одно: назови он в своих мему­арах хоть раз это имя (кстати, не очень-то популярное в те времена, о чем в «Онегине» недвусмысленно сказано), и оно, завязавшись в тугой узел с прекрасной графиней из «Домика в Коломне», с предположениями Лернера о прото­типе «онегинской» Татьяны, со свидетельством В.М. Глинки, таинственным мадригалом «К.А.Б.», неминуемо направило бы беспокойное племя пушкинистов по своему заманчивому следу, и они давно уже прошли бы сквозь воздвигнутую Маевским стену.
Но что увидели бы они по ту ее сторону? Какую тайну ему нужно было скрыть так тщательно и надолго? Думается, что ответ теперь может быть только один. Дело касалось собы­тий, бросавших тень на безупречность семейной репутации. То есть тех условных понятий о чести дворянских фамилий, как самого Маевского и его родственников (Зуровых, Буткевичей, Багратионов-Имеретинских), так, возможно, с его точки зрения, и репутации семьи потомков Пушкина, кото­рая была для них в то время уже важнее нескольких коротких, неизвестных нам страниц биографии юности поэта. Сейчас это столь же трудно понять, как и допустить, что где-то существует неизвестный дневник Пушкина, который по чьей-то злой воле не может стать достоянием нашей и мировой культуры. Но тогда, столетие назад, потомки Стройновской, как уже говорилось, в силу своего обще­ственного положения находились в плену иерархических фамильных предрассудков. Той же паутиной были окутаны и потомки Пушкина. Из книги В.М. Русакова мы знаем о парадоксальной судьбе некоторых из них. Достаточно вспомнить хотя бы тот факт, что младшая дочь поэта На­талья Александровна уже была в те годы женой принца Ниссауского, брат которого с 1844 года был женат на пле­мяннице Николая Первого. В кругу этих людей прощалось и забывалось многое, пусть даже весьма сомнительное в истинном понятии чести и порядочности, но только в том случае, если оно не становилось предметом гласности. Поэ­тому Маевский и умолчал о чем-то, что не подлежало огла­ске, публикации, должно было быть навсегда похороненным вместе с памятью уходящих очевидцев и современников.
В так называемых «беловых рукописях» II главы романа «Евгений Онегин» одна из редакций XXI строфы, начиная с пятого стиха, звучала так:
«... Не портили Татьяны милой.
Фадеевна рукою хилой
Ее качала колыбель -
Потом стлала (ее) постель.
Она за ней одна ходила,
Бову рассказывала ей,
Чесала шелк ее кудрей
(И чаем) по утру поила.
Да раздевала ввечеру
Ее да старшую сестру» (Выделено нами - Б.Б.)
(Пушкин А.С. Полное собрание сочинений. Издательство Академии наук СССР, 1937, т.6, сс.566-567).
Причем это было не случайно, ибо Татьяна, как младшая сестра основной героини, появилась здесь в результате ав­торской переделки текста. Видимо, Пушкин на каком-то этапе колебался, кого из сестер, младшую или старшую, назвать Татьяной. Но если - младшую, то какое же имя он дал бы старшей, для «описания» которой в семнадцатой строфе намеревался даже взять «новый карандаш»?..
Надеемся, на этот вопрос отвечает предложенная гипотеза, которую попытался обосновать автор. Как кажется, доверие к ней позволит отредактировать и самого Пушкина: «она» не только «казалась», «она была» действительно - Катенька Буткевич, необычайная по силе, длительности, влиянию на всю жизнь и им самим никогда не названная, «утаенная» любовь великого поэта.

ДИАЛОГ С ОППОНЕНТАМИ

Может быть, и вправду: чем полнее мы очищаем творческую личность от всего личностного - от внешних признаков, от исторических черт, от ее известности, - тем ближе подходим к «сокровенному центру» ее универсальности. А все же, расшифровывая «белые пятна» биографии гения, реконструируя его мысли и чувства, мы делаем это, в известной мере, по «образу своему». Поэтому стоит ли удивляться, что каждое новое прикосновение к жизни А.С. Пушкина, любое гипотетическое построение, связанное с его именем, должно вызывать и вызывает контраргументы? Это естественно. И важно тут только одно - убедительность этих возражений, так как только она одна дает «чистый опыт». Наша гипотеза, изложенная в очерках под общим названием «Она казалась... она была...», предполагает, как уже знает читатель, что «утаенной» любовью Пушкина была Екатерина Александровна Буткевич. Пушкинисты - не все, конечно, - не согласны. Рассмотрим их возражения на примере наиболее развернутой рецензии Валерии Федоровны Муленковой, зав.сектором Государственного музея А.С. Пушкина. Итак, Валерия Федоровна считает, что слова Маевского «Пушкин не был знаком с Екатериной Буткевич» - свидетельство скромности мемуариста, которому «напротив... было скорее лестно назвать свою тетку в числе знакомых поэта. Но, не имея для этого документальных оснований, мемуарист проявляет осторожность». Мы же уверены, что Маевский умышленно написал эти, ставшие на наш взгляд роковыми для исследователей, слова. Наша уверенность основана на следующих предположениях. Маевский родился в 1833 году, значительно позже интересующего нас времени. Свою семейную хронику писал где-то около 188го.
Основными источниками для него, скорее всего, были рассказы матери, бабки и некоторых слуг, умерших, вероятно, много ранее написания хроники. Так, его мать умерла в 1852 году, когда ему было девятнадцать лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51