Потом они говорят о сорока годах эмиграции и о том, что этих лет им никто не вернет, и никто не узнает их там, на родине. Галиндес в их рассказах похож на самого себя. «Он был такой веселый», – говорит Мария Убаго, а ее сын воссоздает этот образ, отталкиваясь скорее от фотографий и чужих воспоминаний, нежели от собственных впечатлений. Но он очень хорошо помнит Галиндеса – этого человека, который приезжал из столицы и привозил иногда сообщения о скором падении франкизма: союзники продвигались на всех фронтах. Женщине очень хочется, чтобы ты прислала им – если когда-нибудь напишешь об этой встрече, о всплеске ностальгии – свою работу, и она протягивает на листочке адрес, написанный каллиграфическим почерком: так учили писать за двадцать, нет, за сорок лет до твоего рождения. Таким почерком можно, потерпев кораблекрушение, писать письма при сумеречном свете тропиков, а потом запечатывать их в бутылку темно-зеленого стекла. Вы молча проходите через гостиную, где молча сидят остальные обитатели дома. Они или научились оберегать себя от саморазрушения, к которому ведут жестокие воспоминания, или, наоборот, разрушают себя сами, отказываясь вспоминать. Тебе грустно, ибо печальна эта гравюра из жизни робинзонов – спальня, так похожая на испанские спальни. Ты прощаешься с Хосе Исраэлем и Лурдес, которые обещают помочь тебе пройти крестный путь Галиндеса: отвезти тебя завтра в те места, где оборвалась его жизнь. Ты отказалась поужинать с ними, сказав, что еще сыта и тебе надо привести в порядок записи. На самом же деле ты хочешь как можно скорее оказаться в отеле, чтобы узнать, исполнились ли туманные намеки полковника. На террасе твоего номера одуряюще пахнет тропическими цветами, и оркестр внизу подтверждает твоим раскрасневшимся соотечественникам, что рай возможен. Бассейн подсвечен, и ты бы нырнула в него прямо с террасы – в эту прохладную, прозрачную воду, которая ничего не скрывает, если бы не пять этажей, отделяющих тебя от бассейна. И тут кто-то тихо стучит в твою дверь, и ты, собираясь открыть ее, наступаешь босыми ногами на листок бумаги, просунутый под дверь. Ты поднимаешь его, но из-за этой заминки коридор, когда ты, наконец, открываешь дверь, уже пуст. Ты запираешь дверь и накидываешь цепочку. «Как мы и договаривались, с вами свяжутся. В точности следуйте указаниям. Не выходите из номера, пока вам не позвонят по телефону». Подпись – Данте Лафорха Кампс. Недостающее звено. Теперь ты – в центре треугольника, образованного полковником, рябым человеком и этим Лафорха, который обещает тебе загадочные послания. Дожидаясь их, ты записываешь свои впечатления от этого дня и задумываешься, как точнее определить чувство, охватившее тебя сегодня в море. «Ты на острове, – говоришь ты себе, – и у тебя, как и у всех, клаустрофобия, о которой говорила сегодня Лурдес. Ты даже не на острове, ты – в стране, которая занимает половину этого острова…» И тут резко звонит телефон.
– Госпожа Колберт? – Голос немного деланный, словно старик пытается говорить, как ребенок, или ребенок – как старик. – Мне кажется, у меня есть факты, которые могут быть вам интересны. Эти факты – связующее звено между тем, что произошло в Санто-Доминго, и тем, что произошло здесь, в Соединенных Штатах, а точнее, в Майами, где был разработан план, касающийся Рохаса. Вы понимаете, что я имею в виду. Но совершенно необходимо – ради вашей безопасности, – чтобы вы приехали в Майами как можно скорее и чтобы никто не знал о вашем отъезде из Санто-Доминго. Все подготовлено, чтобы ваше отсутствие осталось незамеченным.
– А мои друзья тут, на острове? Они завтра за мной заедут.
– Все предусмотрено. Спуститесь к портье и заберите у него бумаги, которые вам помогут. Я дам вам только один ориентир, потому что я рискую головой: меня зовут Анхелито. Вам никогда не попадалось мое имя в ходе ваших исследований? – И голос замолкает, слышится звук, будто человек вбирает в себя воздух, а потом голос в трубке поет по-баскски:
Eusko gudariak g?ra
Euskadi askatzeko
gerturik daukagu odola
bere aidez emateko…
– Выйдите на террасу. В мои времена «Шератона» еще не существовало, но я приблизительно знаю, где он находится. Неподалеку от того места, где стоит теперь эта гостиница, мы часто гуляли с Рохасом, разговаривая о Басконии. Я был там, когда они пришли за ним. Там. Да, вы правильно понимаете, что значит это «там» – в доме № 30 по Пятой авеню. Вам достаточно? Спуститесь к портье. Вам нужно только спуститься к портье и в точности следовать инструкциям.
Он вешает трубку, и щелчок возвращает тебя к действительности. Сначала тебе показалось, что все это тебе снится. Но этот голос… Человек явно пытался его изменить и говорил по-английски с испанским акцентом, иногда вставляя испанские фразы, причем без всякого латиноамериканского акцента. Ты еще пытаешься представить себе, как должен выглядеть твой собеседник, когда понимаешь, что стоишь внизу, перед портье, и спрашиваешь, есть ли что-нибудь для тебя. И он протягивает тебе пухлый конверт, причем достает его откуда-то снизу, не из твоей ячейки.
– Мне сказали, что вы сейчас спуститесь за ним.
Ты вскрываешь конверт, только оказавшись в своей комнате и заперев дверь – заперев как следует и накинув цепочку. Вскрываешь конверт и достаешь билет Санто-Доминго – Майами в оба конца: утром туда, вечером обратно. Всего один день – один день, и все прояснится. Билет выписан на имя Гертруды Дрисколл; кроме него в конверте оказываются паспорт на имя Гертруды Дрисколл с твоей фотографией, план Майами с указанием места встречи и предупреждение: «Самое главное, не говорите ничего супругам Куэльо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144