— И, оглядев зал с торжествующей улыбкой, продолжал:
— В нашем лесничестве и квартала больше по четыре версты. В каждом квартале более четырехсот десятин. А в десятине, как мы полагаем, не меньше, чем по двести кубических саженей. Из них выйдет семьдесят пять процентов деловой добротной древесины, а двадцать пять пойдут на дрова. Итак, мы считаем, в одной делянке не менее шестидесяти тысяч кубических саженей делового леса, а двадцать тысяч кубических саженей дров. Нами делянки оценены очень дешево. На сажень деловой ложим по рублю, а на дрова по пятьдесят копеек. Такой у нас товар, а теперь дело за вами.
Лесничий закончил. Все его слушали с вниманием, некоторые перешептывались о чем-то друг с другом. По залу прошел легкий гул. Каждый подсчитывал свои средства, каждый оценивал по-своему, не каждый верил слову лесничего.
— Начнем с триста двадцать восьмого квартала,— опять сказал Митрофан Митрич.— Квартал, как все делянки, вдоль Кокшаги. Очень удобен и для сплава, и для вывозки.
Он сел, и Елкин стукнул молотком:
— Семьдесят тысяч рублей!
— Я согласен! — в ретивом отчаянии выкрикнул голос из середины зала. Мгновенно наступившая тишина опять нарушалась шелестом голосов, как вдруг новый выкрик:
— Семьдесят один!
— Семьдесят два! — тотчас как бы хлестнул первый ретивый отчаянный голос.
десят одну тысячу рублей. И молоток известил победителя.
Правило торга было такое: победитель тут же вносил казначею десятипроцентную сумму государственной пошлины. И Губин заплатил.
Но это был еще не конец.
— А кем пакеты приготовлены? — спросил Елкин. Тут же поднялись четверо купцов и каждый преподнес
пакет с указанной письменной ценой на эту же делянку.
Порфирий Петрович надел очки, вскрыл пакеты и показал написанные на бумажках цифры Силантьеву. II видно было, как засияли его маленькие глазки.
— Кто еще имеет пакет? — спросил Елкин.
— Я имею,— поднялся Лебедев.
— Так, хорошо,— сказал Порфирий Петрович.
— Я имею! — раздался откуда-то сбоку голос Булыгина, и тотчас Антон, сын его, с покрасневшим, опущенным лицом, сутулясь, прошел к столу и положил перед Елкиным конверт.
По залу прокатился возбужденный говорок, головы поворачивалР1СЬ то в сторону Лебедева, то в сторону Булыгина. А Порфирий Петрович, блестя очками и словно любуясь своим голосом, своим умением вести дело, задорно, лихо выкрикивал:
— Кто еще имеет пакеты?
Больше никто не отозвался. Зал утих. Сидящие на сцене собрались вокруг Силантьева. Так длилось минуты три — тягостные, тревожные и торжественные. Наконец над всеми поднялся Порфирий Петрович:
- Делянка оценивается в девяносто тысяч рублей! Эту цену дали два человека. Они же предлагают свою услугу купить все остальные одиннадцать делянок по ioii же цене.
Назовите их имена! — в медвежьем гневе рявкнул Губин. Видно, ему стало очень обидно, что счастье, так светло улыбнувшееся, перебили пакетчики.
Такую цену дают Булыгин и Лебедев,— объявил
А вечером был банкет, и в свете ярких «молний» лица людей казались бледными, бескровными. Люди уже отчетливо делились на группы, уже все забыли о лесе,
86

И в миг упавшей на зал гробовой тишине послышался тихий, спокойный, но отчетливо слышный голос Лебедева:
— Больше вряд ли можно дать...
— И я так думаю, — подтвердил свое намерение Булыгин.
И это спокойное согласие Лебедева и Булыгина как бы установило над всеми власть, и все приняли эту власть с тихой покорностью. Даже Губин больше не дергался.
— Но торг еще продолжается,— сказал бодро Елкин.— Может, кто даст больше?
— Можно устно? — воскликнул опять Губин.
— Говори, Андрей Петрович.
— Две делянки я покупаю по девяносто одной тысяче. И быстро, поймав издали взгляд Лебедева, Булыгин
крикнул:
— Тогда мы с Лебедевым откажемся от всего! Или все, или ничего!
Снова зал зашевелился. Озадачились и руководители торга. Начали они совещаться меж собой. Если откажутся Булыгин с Лебедевым, лесничество проиграет, отдав две делянки из двенадцати по девяноста одной тысяче. Проигрыш составит пятьдесят семь тысяч рублей. И Силантьев отрицательно качнул головой, а Порфирий Петрович ударил молотком и объявил покупателями всего леса Лебедева и Булыгина.
На этом и завершили торг по Аргамачинскому лесничеству.
После десятиминутного перерыва, в котором все поздравляли Булыгина и Лебедева с покупкой — кто с откровенной завистью, кто затаенной,— опять собрались по звонку в зале, и Порфирий Петрович объявил продажу делянок по Кучкинскому лесничеству. Но напряжение уже спало, торги вошли в будничное, спокойное русло, да и леса в этом лесничестве не шли в сравнение тем, что достались Булыгину с Лебедевым.
который стоял еще на земле, не зная о своей участи. Он уже превращался в тысячи рублей, в десятки, в сотни тысяч, и эти тысячи воспламеняли человеческие глаза, роднили или озлобляли души.
Антон сидел в уголке на мягком стуле. У него болела голова, тяжело, тупо ломило виски, яркий свет «молний» резал глаза, и он никого не узнавал. Он плохо понял, что здесь произошло, почему тискали его руку, поздравляли.
Теперь, когда отец оставил его и Антон был один, в его утомленной голове опять ожили робкие мысли о духовной деятельности, к которой он считал себя призванным, о красоте человеческой личности, о служении народу, о страданиях во имя его, о просвещении этих забитых нуждой миллионов... Мысли эти его были робки и словно выбирались из-под тяжелого спуда. Он видел в толпе сытых, самодовольных и важных людей, своего отца, самодовольного, важного, гордого и тихо, затаенно ненавидел его и завидовал ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99