— А где же тут Кокшага? — спросил Йыван.
— Разве не видишь?.. Там, дальше.
— А как же плоты?
— А эта поляна заливная. В половодье поставленные и сооруженные здесь плоты сами поднимутся и поплывут до самой Волги, лишь ими управляй.
— Дядя Ямаш, можно я на Кокшагу посмотрю? Усмехнулся Ямаш, усы обвислые разошлись:
— Валяй, пока я покурю, посмотри.
Йыван побежал было по плотной корке, но провалился, опять выбрался на твердое, пошел скользя лаптями, как лыжами. Но ничего он не увидел особенного: белое поле, сияющее под косыми лучами низкого морозного солнца... А на другом берегу тоже просторно стоят ветлы... Вдруг что-то глухо треснуло, отдалось эхо по всему большому простору. Йыван даже вздрогнул и побежал обратно.
— Дядя Ямаш, что-то ка-ак треснет! — говорил он, запыхавшись.
— Что, подумал Кокша, выходит?
Правда, Йывану такая мысль со страху мелькнула.
— Сказка — она из жизни взята,—сказал Ямаш.— Ну, садись, поехали. Но-о! — крикнул он на лошадь, по-нукнул, лошадка опять качнулась и влегла в хомут. Но теперь воз был легкий, и она резво выскочила на дорогу. За ней и другие, привычно, спокойно. И опять заскрипела дорога, опять бежали мимо деревья, но глубь леса заметно потемнела.
— А когда Кокша умер, опять злой Вараш пришел? Не сразу ответил Ямаш.
— Да,— сказал он грустно.— Опять...
Лошади шли шагом. В небе уже и месяц обозначился — тонкий острый серпик.
— Дорогу! — крикнул кто-то.
Ямаш отвернул в снег. Лошадь встала. Йыван увидел: навстречу ехал целый обоз — подвод в шесть. На санях с подсанками лежали длинные хлысты. На переднем

Прадед Булыгина строил припиши, - —
Кокшаге: плотный бревенчатый тын прижимал к берегу реки десятка два деревянных стрелецких построек. Но черемисы и не помышляли о штурме этих стен — жили по своим лесным илемам, охотились, ловили рыбу, сбросив шубницы. Подошли и два дружка возчика. Сразу заговорили о дорогах, о глубоком снеге, о том, сколько у них выходит ездок и как платит Лебедев. Оказалось, как и у них, ровно сговорились хозяева.
— И нам бы сговориться,— обронил Кожай как бы между делом.
— А вот чего я тебе покажу,— сказал Ямаш и с лукавой ухмылкой вытащил из-за пазухи листовку.— Это видел?
— А ну-ка дай.— И пока он читал, Ямаш стоял с победным видом и пускал дымок через усы.
— Откуда она у тебя? — спросил Кожай.
— Привез из города Сапай, сын Тойгизи. Если надо, бери. Толкуй у своих мужиков.
— Ладно,— сказал Кожай.— А у вас кто старшина? Ваштаров? Ну, так передай ему, что надо бы сговориться. Привет передавай.— Груженый обоз уже скрипел по дороге, и Кожай, подхватив полу шубейки, бегом догонял подводы.
— Поедем мы помаленьку,— сказал Ямаш. Всю дорогу до зимовья, а приехали уже затемно, Ямаш просидел молча, вспоминая свою молодость, первый сплав, свои мечты.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ 1
Древний предок Ивана Николаевича был стрельцом государя Всея Руси Иоанна Четвертого: он появился в лесном черемисском крае после падения Казани. Левобережные черемисы или, как их еще называли, луговые держали сторону татар, поэтому успешней всего приобщить земли черемисов-язычников к государству можно было только с помощью стрелецких дружин, с помощью крепостей, которые строились по берегам лесных, плавно текущих велись святым липам и дубам да своему богу Ош кугу юмо1. W за деревянным тыном мало-помалу вырос целый посад, стрельцы обзавелись семьями, занялись крестьянским да лесным делом, а подземный ход, вырытый под рекой на случай осады, ветшал, обваливался, забывался за ненадобностью.
Темные легенды о тех временах, о возвышении стрельца Булыгина дошли до Ивана Николаевича в самых разных толкованиях. Одни говорят, что будто бы стрелец Булыгин был щедро одарен самим царем за святое дело крещения язычников, другие — будто бы стрелец нашел клад, а третьи — будто стрелец Булыгин со своими лихими сыновьями не забыли подземного хода, который выходил в овраге возле Казанского тракта, по которому ездили с богатыми обозами торговые люди.
Но кто знает, как там было дело, кто знает, с каких трудов укрепился и пошел в рост корень Булыгиных... Клады или лихоимство — это все пыль, так бы она развеялась по ветру, если бы не головы на плечах да руки. Чей первый кирпичный завод в Цареве? — их, Булыгиных. А кожевенный?.. Вот они, клады. Булыгины знали, что строить, знали, где семишник обернется рублем. Пришло время, и отец Ивана Николаевича поставил винокуренные и пивоваренные заводы — в Цареве, Яранске, в Старо-жильске. Вот они, клады.
Ивану же Николаевичу выпала, может быть, самая закидная и самая тяжкая доля в старом древе Булыгиных — лес! — как вершина и как предел долгого пути, к начале которого стоит стрелец Булыга, а тут — он, Иван Николаевич Булыгин.
Предел... Нет, Иван Николаевич гонит прочь мысль об атом — разве может быть предел у жизни? А дело — ато и есть та самая жизнь, которая будет вечно. И если IT к, кечным будет и дело Булыгина. Но все чаще и чаще приходит на ум мысль о каком-то пределе.
Эти смуты в столицах, демонстрации, стрельба отзы-Шются и здесь, в медвежьем углу, листовками, бродяжными агитаторами, которые сбивают безотказных, трудно.

Иван Николаевич из вороха бумаг достал письмо Чернявского и, подойдя к окну, еще раз внимательно, медленно перечитал, точно старался проникнуть за тайну слов. Но тайны не было: «...в Петербурге наш генерал
Что ты там будешь делать?
не теое судить, как он умеет! — крикнул Иван Николаевич.— Он работает, а ты бездельничаешь. В Пи-закинув руки за спину, Иван Николаевич прошел
И вдруг пойти на десять процентов надбавки и оплату подсобных работ — дело уже к этому и шло, потому что лес дорожает с каждым годом, его надо больше и больше, чтобы люди шли из деревень в лес, да не случайные, а крепкие, им надо и платить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99