Но, заметив его омрачившееся лицо и недружелюбный взгляд, она вдруг замолчала, долго сидела неподвижная и задумчивая и вдруг так просто, искренно и серьезно попросила у него прощения, что этой просьбой удивила и озадачила его еще больше, чем слезами и жалобами.
— ...Да, я была несправедлива,— со странным смехом продолжала она...»
Трое, не задумываясь, назвали «Даму с собачкой». Один усомнился: разве имя Гурова Павел Аркадьевич? И еще один заявил, что это вообще не «Дама с собачкой», хотя и очень похоже.
Я взяла с полки том рассказов Чехова и прочла: «Анна Сергеевна, эта... «дама с собачкой», к тому, что произошло, отнеслась как-то очень серьезно, точно к своему падению,— так казалось, и это было странно и некстати... Она задумалась в унылой позе, точно грешница на старинной картине.
— Нехорошо,— сказала она.— Вы же первый не уважаете меня теперь.
...Прошло по крайней мере полчаса в молчании...
— Пусть бог меня простит! — сказала она, и глаза ее наполнились слезами.— Это ужасно.
— Ты точно оправдываешься.
— Чем мне оправдаться? Я дурная, низкая женщина, я себя презираю и об оправдании не думаю...
Гурову было скучно слушать, его раздражал наивный тон, это покаяние, такое неожиданное и неуместное; если бы не слезы на глазах, то можно было бы подумать, что она играет роль.
— Верьте, верьте мне, умоляю вас,— говорила она.— Я люблю честную, чистую жизнь, а грех мне гадок...
— Полно, полно...
Он целовал ее, говорил тихо и ласково, и веселость вернулась к ней, стали оба смеяться».
Сопоставив отрывки, мои знакомые пришли к единодушному выводу: все состояние героев — ее слезы, его раздражение, вызванное неожиданным раскаяньем, ее долгое затем молчание и даже переход одинаковы — у Чехова «стали смеяться», а там «со странным смехом»...
Оставалось назвать автора приведенных строк.
— Лидия Авилова,— сказала я.— Это из ее рассказа «Последнее свидание». Он был опубликован в газете «Сын отечества» двадцать пятого февраля (девятого марта) тысяча восемьсот девяносто девятого года. Лишь осенью того же года была написана «Дама с собачкой» и помещена в декабрьской книжке журнала «Русская мысль».
Помню свое ощущение, с которым читала это впервые,— изумление, внутреннее чувство протеста: нет, этого не может быть! В конце концов, случаются же совпадения Тем более в одинаковой ситуации...
Может быть, Чехов не читал этот рассказ. Иначе зачем бы он прибег к столь схожему описанию? Впрочем, прочитав рассказ Лидии Авиловой, он мог сделать это. Но лишь в единственном случае — нарочно.
Попробуем разобраться в этой странной, на первый взгляд почти неправдоподобной истории. Так или иначе, я держу в руке пожелтевшую от времени старую газету. Но по порядку.
Со дня на день должен был выйти в свет апрельский номер «Нового мира» с «Переполненной чашей», где я попыталась дать портрет писательницы Лидии Алексеевны Авиловой, рассказать о ней и о ее большой роли в жизни и творчестве Чехова. Спустя пятнадцать лет после моего первого прикосновения к этой теме я вернулась к ней вновь, познакомясь с доселе неизвестными, неизданными записями Авиловой и ее дневниками.
Я с волнением ожидала выхода журнала, когда в гости к нам пришли наши друзья Клочковы. Я рассказала им о моей новой работе, среди прочих был упомянут внук Авиловой Гзовский.
— Не тот ли это Гзовский? — спросил Клочков. -Он преподавал у нас в Геологоразведочном... Ты должен его помнить,— обратился он к моему мужу.— Он читал на первом курсе... Тогда он не был еще ни доктором наук, ни профессором, но это в нем уже угадывалось...
Анатолий Клочков — геолог. Когда-то они с мужем поступили в МГРИ и год проучились вместе. Сверили инициалы — они совпали.
— Михаил Владимирович умер,— сказал Клочков.— Но я знаком с его сыном Володей. Симпатичный малый. Он ездил с нами в экспедицию...
Я попросила Клочкова узнать, не осталось ли в доме у Гзовских каких-нибудь публикаций, бумаг, фотографий, связанных с Лидией Алексеевной Авиловой.
Вскоре Клочко позвонил мне. Сказал, что, по словам Володи, кое-что есть, в том числе чуть ли не целый альбом с фотографиями, но все это хранится у его матери Галины Владимировны. Она раб тает в Петропавловске-Камчат-ском в Институте вулканологии и приезжает в Москву всего несколько раз в году. Впрочем, вскоре как будто должна приехать. И* тогда обязательно мне позвонит...
Она мне действительно позвонила, и мы встретились. Оказалось, они живут совсем близко от нас — менее получаса ходьбы.
— Понимаете, для меня Лидия Алексеевна была просто Мишиной бабушкой. Она его вырастила, он ее очень любил и часто вспоминал... Я очень любила Мишу, и она была мне дорога только этим... Конечно, если бы я знала о ней то, что знаю теперь, я была бы гораздо внимательней и больше бы запомнила...
Мы рассматриваем вместе старинные фотографии. Многие из них я уже видела в доме у Авиловых. Так получилось, что Авиловы и Гзовские мало общаются между собой, со смертью Михаила Владимировича это общение и вовсе ослабело.
— А вот посмотрите, какая прелестная Лидия Алексеевна в детстве,— говорит хозяйка дома, показывая на миловидную русую девочку.
—- Это не Лидия Алексеевна,— говорю я.— Это ее дочь Нина...
В семейном архиве Гзовских я ориентируюсь лучше его владелицы. И вскоре Галина Владимировна уже у меня спрашивает:
— А эта усадьба не их имение?
— Да, это Клекотки.
— Какой маленький дом!..
Сознаюсь, что не надеялась найти здесь для себя что-то новое, неожиданное... Я прочла записи и дневники, полученные мной от внучки Авиловой. Была изучена переписка Лидии Алексеевны с Антоном Павловичем и Марией Павловной, подняты архивы в отделе рукописей Ленинской библиотеки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36