и потом, когда замечали свою ошибку, то все-таки любили».
Л. Авилова, «Последнее свидание»:
«Нет! Нет, вы все тот же. Но видите ли: если такие люди, как вы, не умеют любить...»
Там же: «...умоляю... На один только раз... оставьте этот тон, которым вы причиняете мне такую боль».
...А. П. Чехов, «Дама с собачкой»:
«...он был приветлив с ней и сердечен, но все же в обращении с ней, в его тоне и ласках сквозила легкая насмешка, грубоватое высокомерие счастливого мужчины...»
Л. Авилова, «Последнее свидание»:
«...если такие люди, как вы, не умеют любить... у кого, в чьей душе искать другой любви, о которой едва ли не в каждом женском сердце запала томительная и неясная тоска? Надо ли искать любви, Павел Аркадьевич?..»
А. П. Чехов, «Дама с собачкой»:
«Он долго ходил по комнате и вспоминал, и улыбался, и потом воспоминания переходил^ в мечты, и прошедшее в воображении мешалось с тем, что будет. Анна Сергеевна не снилась ему, а шла за ним всюду, как тень...»
Он отвечает на ее упрек «вы не умеете любить», и опять возникает слово тень, уже соотнесенное с воспоминанием о ней в рассказе «О любви»: «...я не думал о ней, но точно легкая тень ее лежала на моей душе».
Да он однажды уже отвечал ей на тот же вопрос, на те же сомнения — любит ли он?.. И снова отвечал почти теми же словами, не боясь повториться, потому что чувствовал теперь то же, что и тогда, «...чувствовал, что она моя, что она близка мне, что нам нельзя друг без друга» (А. П. Чехов, «О любви»).
«...любили друг друга как очень близкие родные люди, как муж и жена, как нежные друзья» (А. П. Чехов, «Дама с собачкой»).
Там же: «Он подошел к ней и взял за плечи, чтобы приласкать, пошутить...», но «в это время увидел себя в зеркале».
Отшутиться не удается. Как не удалось еще в Ницце, когда он прочитал ее «Забытые письма» и как отзвук желания пошутить возник сюжет в записной книжке. С той поры прошло два года.
Гуров хотел пошутить, но «в это время увидел себя в зеркале. Голова его уже начала седеть. И ему показалось странным, что он так постарел за последние годы, так подурнел. Плечи, на которых лежали его руки, были теплы и вздрагивали. Он почувствовал сострадание...»
Прежний Гуров «успокаивал себя всякими рассуждениями». Этому, новому Гурову «не до рассуждений, он чувствовал глубокое сострадание (слово повторено.— И. Г.)... хотелось быть искренним, нежным...».
Л. Авилова, «Последнее свидание»:
...с тобой мне хочется быть искренней, искренней...»
Искренность, нежность, сострадание...
Антону Павловичу, как и герою его рассказа, около сорока. Авилова моложе на четыре года. И вот любопытная подробность. Говоря в «Даме с собачкой» о возрасте героини, Чехов пишет, что она «недавно еще была институткой, училась, все равно как теперь его дочь».
В другом месте о Гурове говорится, что он «почти вдвое старше ее». Выходит, что Анне Сергеевне немногим больше двадцати. . Весьма неожиданно после этого признание героя, что, являясь в его воспоминаниях, Анна Сергеевна «казалась красивее, моложе, нежнее, чем была...».
Изменив в рассказе возраст героини,— как известно, Чехов прибегал к этому приему, стараясь избежать прямого сходства,— он не обнаружил это несоответствие, хотя правил корректуру четырежды. Не обнаружил потому, что писал о другой и перед глазами была та, другая, которой исполнилось тридцать пять.
Та, что прочтет этот рассказ-ответ и поймет, что он любил и еще любит ее, но что и он устал от бесплодных надежд и ожидания.
«Для него было очевидно, что эта их любовь кончится еще не скоро, неизвестно когда... было бы немыслимо сказать ей, что все это должно же иметь когда-нибудь конец, да она бы и не поверила этому» (А. П. Чехов, «Дама с собачкой»).
В своих мемуарах Лидия Алексеевна Авилова нигде не вспоминает об этих двух рассказах, завершивших диалог, длившийся в жизни и литературе. Ни разу не упомянут ею рассказ «Дама с собачкой». Сказав о нем, ей пришлось бы говорить и о своем рассказе «Последнее свидание». Вспоминать об этом она не хотела.
Как все же ее рассказ попал к Чехову? Не она ли сама послала ему? Или кто-то ему передал без ее ведома?
И она справедливо полагала, что, прочитав рассказ, Антон Павлович мог обидеться: ее Павел Аркадьевич весьма неприятен.
Не в этом ли винится она спустя пять лет, когда пишет Чехову:
«Я все боялась, что я умру и не успею сказать Вам, что я Вас всегда глубоко уважала, считала лучшим из людей.
И что я же оклеветала себя в Вашем мнении. Так вышло. И это было самое крупное горе моей жизни...»
Она прочла его ответ в этом грустном рассказе о невозможности для двоих достижения счастья...
Рассказ о любви, которая — счастливая или несчастная — сама по себе уже есть благо.
Примирил ли ее ответ? Утешил ли?
Видимо, так.
Есть только одно — косвенное — свидетельство того, что Лидия Алексеевна, читая рассказ «Дама с собачкой», знала, что это о ней, о них.
В дневнике периода переработки ею воспоминаний о Чехове встречаем:
«И вот опять двойная жизнь: явная и тайная».
Из письма Г. В. Гзовской:
«г. Петропавловск-Камчатский.
...Лидия Алексеевна с внуком Мишей переехали на улицу Воровского. В этой комнате бабушка писала о Чехове. У нас сохранилась чернильница Лидии Алексеевны из толстого прозрачного стекла в форме сердца, с медной подставкой той же формы, на медных ножках. Я забыла Вам показать.
Мебель я тоже еще застала. Туалетный столик из красного дерева, комодик, шкаф для посуды и два кресла, обитых зеленым бархатом.
Все это мы с мужем по молодости заменили на современное...
У нас, на краю земли русской, камни (пока!) с неба не падают, а вот пепел несколько часов сыпался и покрыл весь снег — он после этого быстро стаял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36