– Я его не узнаю, – сказал Дерник, слегка нахмурясь. – Это не дуб.
– Может быть, какая-нибудь южная разновидность, – сказал Бэйрек. – Я и сам такого никогда не видел.
– Оно очень старое, – сказала Се'Недра, нежно прижимаясь щекой к древесному стволу, – и говорит странно. Но я ему нравлюсь
– Так что это за дерево? – спросил Дерник. Он все еще хмурился. В своей потребности все систематизировать и разложить по полочкам он явно не мог пройти мимо него спокойно.
– Оно одно такое в мире, – сказал ему господин Волк. – Не помню, чтобы мы как-нибудь специально именовали его. Для нас это всегда было просто дерево.
– Я не вижу под ним ни ягод, ни плодов, ни каких-либо семян, – заметил Дерник, разглядывая землю под раскидистыми ветвями.
– Они ему ни к чему, – отвечал Волк. – Я уже говорил – оно единственное в своем роде. Оно всегда было здесь – и всегда будет. Оно не испытывает потребности в воспроизводстве.
Дерника это обескуражило: он никогда прежде не слышал о дереве, которое бы не давало семян.
– Это весьма необычное дерево, Дерник, – сказала тетя Пол. – Оно дало росток в тот день, когда был сотворен мир, и, вероятно, будет стоять здесь, доколе мир существует. Назначение его – не в размножении.
– В чем же его назначение?
– Мы не знаем, – отвечал Волк. – Мы знаем только, что оно – древнейшее из живущего в мире. Быть может, его назначение – олицетворять длительность и неразрывность жизни.
Се'Недра скинула сандалии и взобралась на толстые ветви, лепеча от нежности и восторга.
– Нет ли, случаем, сведений о родстве дриад с белками? – осведомился Силк.
Господин Волк улыбнулся.
– Если вы можете обойтись без нас, мы с Гарионом съездили бы по делу.
Тетя Пол посмотрела на него вопросительно.
– Пришло время для небольшого наставления, Пол, – пояснил он.
– Мы обойдемся без вас, отец, – сказала она. – К ужину вернетесь?
– Постарайся, чтобы он не остыл. Едем, Гарион?
Дед и внук в молчании ехали по зеленым лугам. Залитая вечерним золотым светом Долина казалась особенно теплой и прекрасной. Гариона смущала внезапная перемена в настроении господина Волка Всегда прежде старик действовал под влиянием момента, экспромтом. Частенько он принимал важнейшие решения на ходу, полагаясь на случай, на везение, на то, что сметка, а если потребуется, и чародейство помогут ему выкрутиться. Здесь, в Долине, он казался иным: безмятежным, недоступным для происходящего во внешнем мире мельтешения событий.
Милях в трех от дерева стояла башня. Она была приземистая, круглая, построенная из грубо отесанных камней. Сводчатые окна под самой крышей смотрели на четыре стороны света, но двери нигде не было видно.
– Ты сказал, что хотел бы побывать в моей башне, – сказал Волк, спешиваясь, – Это она.
– Она не разрушена, как другие.
– Я стараюсь её сохранять. Зайдем? Гарион спрыгнул с лошади.
– А где дверь? – спросил он.
– Здесь. – Волк указал на большой камень в круглой стене.
Гарион посмотрел с сомнением. Господин Волк встал перед камнем.
– Это я, – сказал он. – Откройся.
Импульс, который Гарион почувствовал при этих словах, был какой то вполне обыденный, домашний, говоривший, что сопровождающееся им действие настолько вошло в привычку, что давно не удивляет. Камень послушно повернулся, за ним оказался узкий, не правильной формы дверной проем. Жестом показав Гариону идти следом, Волк протиснулся в дверь и оказался в темном помещении за ней.
Гарион пролез вслед за ним и увидел, что башня внутри вовсе не полая, как представлялось ему снаружи, а почти сплошная, только в середине находится винтовая лестница.
– Пошли, – сказал Волк, ступая по стертым каменным ступеням. – Осторожней здесь, – сказал он уже на полпути вверх, показывая на ступеньку. – Камень качается.
– Почему ты его не укрепил? – поинтересовался Гарион, переступая через ненадежную ступеньку.
– Никак руки не дойдут. Он уже давно качается. Я так привык, что всякий раз, оказываясь здесь, забываю его закрепить.
Комната наверху башни была круглая, и в ней царил страшный беспорядок. На всем лежал толстый слой пыли. В разных концах комнаты стояли несколько столов. На них вперемешку лежали свитки и листки пергамента, странного вида инструменты и модели, камни и куски стекла. Здесь оказалось даже два птичьих гнезда; на одном лежала палка, так хитро изогнутая и скрученная, что Гариону никак не удавалось проследить её изгибы. Он повертел её в руках, пытаясь разобраться.
– Что это, дедушка? – спросил он.
– Это игрушка Полгары, – рассеянно отвечал старик, оглядывая темную комнату.
– А для чего она?
– Чтобы Полгара не плакала. У этой штуковины всего один конец. Полгаре потребовалось пять лет, чтобы понять это.
Гарион с трудом оторвал глаза от привлекательной деревяшки.
– Какая жестокость по отношению к ребенку.
– А что мне оставалось делать? – отвечал Волк. – В младенчестве она кричала на редкость пронзительным голосом. Белдаран, та была очень тихой, всем довольной девочкой, а вот твоей тетке вечно что то не нравилось.
– Белдаран?
– Сестра-близнец твоей тетки. – Голос у старика сорвался, и он некоторое время печально смотрел в окно.
Наконец он вздохнул и обернулся. – Надо бы мне здесь немного прибраться, – сказал он, глядя на пыль и беспорядок.
– Давай я помогу, – предложил Гарион.
– Только осторожней, не сломай ничего, – предупредил старик. – Некоторые из этих вещей я делал столетиями. – Он заходил по комнате, останавливаясь возле столов. Какие-то предметы он брал в руки и ставил обратно, иногда предварительно сдув с них пыль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87