Выпрыгнули вы из окна или спустились по лестнице?
– Спустился по лестнице, разумеется!
– Видели ли вы с неё двор?
– Нет.
– Значит, Уотерхауз, на какое-то время вы потеряли раненого из вида.
– Естественно.
– Так вы не имеете ни малейшего понятия, верно, Уотерхауз, что происходило во дворе, покуда вы спускались по лестнице?
– Да, но…
– И вопреки своему неведению – полному, чёрному и абсолютному – вы обвиняете графа, состоящего в личной дружбе с королем… повторите-ка ещё раз, что вы сказали?
– Мне кажется, он произнёс: «убийство», сэр, – подсказал Комсток.
– Отлично. Коли так, пойдёмте и разбудим мирового судью, – сказал Джеффрис. Минуя Уотерхауза, он вырвал из его руки фонарь и направился к колледжу. Комсток, хихикая, двинулся следом.
Первым делом Джеффрис должен был вытереться и призвать собственного субсайзера, чтобы тот помог ему одеться и расчесаться – не может же джентльмен явиться к мировому судье с всклокоченными мокрыми волосами. Тем временем Даниель сидел у себя в комнате. Рядом суетился Комсток, наводя чистоту с невиданным прежде усердием. Поскольку Даниель был не в настроении разговаривать, Роджер по мере сил старался заполнить тишину.
– Луи Англси, граф Апнор, разит шпагой, как дьявол, верно? И не поверишь, что ему всего четырнадцать! Это потому, что они с Монмутом и остальными провели Междуцарствие в Париже и обучались фехтованию в академии господина дю Плесси, возле кардинальского дворца. Там они усвоили французские понятия о чести и ещё не вполне приспособились к английским обычаям – бросают вызов по малейшему поводу, реальному или надуманному. Ой, не делайте такое лицо, мистер Уотерхауз, – помните, если его противника найдут, и он окажется мёртвым, и следствие установит, что смерть наступила от ран, а раны эти нанёс и вправду милорд Апнор, и не на дуэли как таковой, а в результате неспровоцированного нападения, и присяжные решат не принимать во внимание некоторые нестыковки в вашем рассказе, – короче, если его осудят за это гипотетическое убийство, вам не о чем будет тревожиться! В конце концов, если суд признает графа виновным, он не сможет сказать, что вы оскорбили его своим обвинением, ведь так? Признаю, некоторые его друзья очень на вас обидятся… ой, нет, мистер Уотерхауз, не поймите меня превратно. Я вам не враг, потому что происхожу из Золотых, не из Серебряных Комстоков…
Роджер не в первый раз произносил нечто подобное. Даниель знал, что Комстоки – непомерно разветвлённый род, первые представители которого кратко упоминаются ещё в хрониках времён Ричарда Львиное Сердце. Он смог заключить, что разделение на Золотых и Серебряных восходит к застарелой вражде между ветвями клана. Роджер Комсток пытался внушить Даниелю, что не имеет ничего общего (за исключением фамилии) с Джоном Комстоком, стареющим пороховым магнатом, архироялистом и автором Акта о Единообразии, из-за которого дом Дрейка наполнился безработными дрыгунами, гавкерами, квакерами и проч.
– Эти ваши, как вы говорите, Золотые Комстоки, – спросил Даниель, – кто они, скажите на милость? Принадлежите вы к высокой церкви?
(Сиречь к англиканам школы архиепископа Лода, которые, согласно Дрейку и иже с ним, были ничуть не лучше папистов – а Дрейк буквально считал Папу Антихристом.)
– К низкой церкви?
(Как именовались англикане более кальвинистского толка, отвергающие разряженных попов.)
– К индепендентам?
(Подразумевая тех, что порвали всякую связь с государственной религией и создали собственные церкви по своему вкусу.)
Вниз по континууму Даниель двинуться не решился, ибо уже вышел за пределы теологических познаний Роджера.
Тот развёл руками.
– Из-за неладов с Серебряной ветвью последние поколения Золотых Комстоков вынуждены были много времени проводить в Голландской республике.
Для Даниеля Голландия означала такие приюты благочестия, как Лейден, где пилигримы останавливались перед отплытием в Массачусетс. Однако вскоре стало ясно, что Роджер имеет в виду Амстердам.
– В Амстердаме каких только церквей нет! И все прекрасно уживаются. Может показаться странным, но с годами мы к этому притерпелись.
– В каком смысле? Научились сохранять свою веру среди еретиков?
– Нет. Скорее у меня в голове своего рода Амстердам.
– Что?!
– Много разных верований и сект, ведущих нескончаемый спор. Столпотворение религий. Я к этому привык.
– Вы не верите ни во что?!
Дальнейшая беседа – если разглагольствования Роджера достойны именоваться беседой – была прервана появлением Монмута, вызывающе спокойного, даже расслабленного. Роджер тут же принялся стягивать с него сапоги, распускать ему волосы и расстегивать пряжки. Одновременно он развлекал герцога рассказом о том, как они с Джеффрисом преследовали кровожадного пуританина и загнали его в реку. Чем дольше Монмут слушал историю, тем больше она ему нравилась и тем больше нравился ему Комсток. При этом Роджер так часто отпускал лестные замечания в адрес Уотерхауза, что Даниель невольно почувствовал себя членом той же развесёлой компании; Монмут даже пару раз ласково ему подмигнул.
Наконец явился Джеффрис в великолепном парике, плаще с меховой опушкой, пурпурном шёлковом дублете и панталонах, отделанных бахромой. На боку у него болталась рапира с украшенной рубинами рукоятью, отвороты ботфортов только что не мели землю. Он выглядел в два раза старше и в два раза богаче Уотерхауза, хотя был на год моложе и, вероятно, без гроша в кармане. Он повёл оробелого Даниеля и неунывающего Комстока вниз – помедлив на лестнице, чтобы ещё раз указать на невозможность увидеть с неё двор, – затем через луг на улицы Кембриджа, где наполненные водой колеи сонными змеями поблескивали в первых лучах рассвета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125