– Через год – когда сочтут мёртвых и осознают истинную цену войны – задача Уилкинса станет простой донельзя.
– Через год Уилкинса не будет. Он умрёт от мочекаменной болезни, если не согласится удалить камень.
– Могу порекомендовать цирюльника, весьма ловко орудующего ножом…
– Он считает, что не вправе потратить несколько месяцев на выздоровление, когда всё висит на волоске и ставки столь высоки. Он как никогда близок к успеху, господин посол, и если бы вы отступились…
– Мы отступимся, когда отступятся французы, – сказал посол и махнул рукою Гомеру. Тот поднял полог. Англо-французские войска, возглавляемые Монмутом, снова брали люнет. «Д'Артаньян» лежал раненный в бреши. Джон Черчилль, уложив его голову себе на колени, поил старого мушкетёра из фляжки.
Полог оставался поднятым, и Даниель наконец понял, что ему указывают на дверь. Выходя, он поймал Гомера за локоть и потянул на грязную улицу.
– Брат Гомер, – сказал он, – голландцы обезумели. Их можно понять, тем не менее наша ситуация не настолько отчаянна.
– Напротив, – отвечал Гомер. – Я бы сказал, что ты в смертельной опасности, брат Даниель.
В устах другого человека это означало бы физическую опасность, однако Даниель довольно варился среди единоверцев Гомера (другими словами, собственных единоверцев), чтобы понять: Гомер говорит о духовной опасности.
– Надеюсь, не потому, что я недавно заглядывал хорошенькой девушке за декольте?
Гомеру шутка не понравилась. Более того, ещё не договорив, Даниель понял, что окончательно стал для Гомера если не погибшим, то быстро погибающим в грехах. Он решил испробовать другой подход.
– Твой отец – государственный секретарь!
– Так иди и поговори с моим отцом.
– Я о том, что не будет беды – или опасности , если тебе угодно, – в том, чтобы применить тактику. Кромвель применял тактику , чтобы выигрывать сражения, это ведь не значит, что ему недоставало веры? Напротив, не использовать богоданные мозги и бросать все силы в лобовую атаку – грех, ибо сказано: не искушай Господа Бога твоего!
– У Джона Уилкинса камень, – отчеканил Гомер. – От дьявола это или от Бога, пусть спорят иезуиты. Так или иначе, он умрёт, если ты и твои коллеги не придумаете, как обратить камень в жидкость, которая выйдет с мочой. В страхе за его жизнь ты вообразил, что коли я, Гомер Болструд, перестану распространять на лондонских улицах возмутительные памфлеты, потянется некая цепочка последствий, и в итоге Уилкинс ляжет под нож, переживёт операцию, будет жить долго и счастливо, оставаясь тебе добрым отцом, какого у тебя никогда не было. И ты говоришь, что голландцы сошли сума?
Даниель не мог ответить. Слова Гомера припечатали его с теми же силой, жаром и нестерпимой болью, что клеймо палача – самого Болструда.
– А коли ты воображаешь себя тактиком, подумай о паскудном балагане, который мы смотрим. – Гомер махнул рукой в сторону люнета.
На парапете Монмут вновь водружал английское и французское знамёна под оглушительный рёв зрителей, затянувших «Пики на плотинах». «Д'Артаньян» испустил последний вздох. Джон Черчилль на руках снёс его с крепостной стены и уложил на носилки, где героя тут же осыпали цветами.
– Узри мученика! – глумливо засмеялся Гомер. – Он отдал жизнь за идею и навсегда останется в сердцах знати!… Вот тебе и тактика. Мне жаль Уилкинса. Я не стал бы причинять ему вред, ибо он нам друг. Однако я не в силах отвратить смерть от его дверей. А когда смерть придёт, он станет мучеником – не столь романтическим, как д'Артаньян, но за более правое дело. Не обессудь, брат Даниель. – И Гомер пошёл прочь, сдирая обертку с пачки памфлетов.
«Д'Артаньяна» несла перед трибунами процессия живописно растрёпанных кавалеров, зрители покупали букетики у цветочниц и забрасывали цветами героев живых и «мёртвых». Лепестки еще ложились на лжемушкетёра, а в воздухе над трибунами уже закружили подхваченные ветром листки. Даниель поймал один и увидел карикатуру, на которой несколько французских кавалеров зверски насиловали голландскую молочницу. На другом мушкетёр в кружевном галстухе, силуэтом на фоне горящей протестантской церкви, ловил на острие шпаги подброшенного младенца. На трибунах вокруг Даниеля зрители передавали листовки из рук в руки; иные даже засовывали их в карманы или за обшлага.
Итак, всё было непросто. И сильно усложнилось десять минут спустя, когда при обстреле «Маастрихта» на виду у всех взорвалась пушка. Зрители подумали, что это сценический трюк, пока на них не посыпались окровавленные руки и ноги бомбардиров, мешаясь с непрекращающимся кружением памфлетов.
Даниель вернулся в Грешем-колледж и всю ночь работал с Гуком. Гук снизу смотрел на различные звёзды, а Даниель с крыши наблюдал новую, вспыхнувшую на восточном краю Лондона: чернь с факелами в руках бурлила на Сент-Джеймс-филдс, время от времени слышались мушкетные выстрелы. Позже он узнал, что толпа, разъярённая взрывом пушки, напала на дом Комстока.
Сам Джон Комсток заявился в Грешем-колледж на следующее утро. Даниель не с первой минуты его узнал: так изменили Комстока потрясение, возмущение и даже стыд. Он потребовал, чтобы Гук и остальные, бросив все дела, изучили обломки пушки, с которой, по его уверениям, что-то сделали «мои недруги».

Коллегия Святой и Нераздельной Троицы, Кембридж


1672 г.

Имеются некоторые вещи, которые не могут быть представляемы на основе фикции.
Гоббс, «Левиафан»



СНОВА В ПОРТАХ


комедия


Действующие лица

Мужчины:
г-н ВАН УНДЕРДЕВАТЕР, голландец , основатель коммерческой империи по торговле свиными ушами и картофельными глазками .
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125