Избранные не за дипломатический опыт, а зато, что даже ваш покойный батюшка не обвинил бы их в симпатиях к папистам.
Подошёл, совершая обход, лейб-гвардеец.
– Добрый вечер, мистер Ольденбург. Здравствуйте, мистер Уотерхауз.
– Добрый вечер, Джордж. Как подагра?
– Спасибо, сэр, сегодня получше – припарка вроде помогает. Где вы взяли рецепт?
Джордж назвал пароль другому гвардейцу на Соляной башне, получил ответ, развернулся и, ещё раз пожелав им доброго вечера, зашагал прочь.
Даниель любовался видами, покуда не убедился, что подслушать их может лишь гуляющий рядом ворон размером со спаниеля.
В полумиле выше по течению реку делили на рукава и практически перегораживали рукотворные острова, поддерживающие череду громоздких каменных арок. Арки соединяло перекрытие, местами деревянное, местами каменное, почти полностью застроенное домами, которые расползались во все стороны, далеко выступая над водой, так что от падения их удерживали лишь диагональные балки. Выше и ниже река текла медленно, но, загнанная между островами, принималась бурлить. Сами острова и берега Темзы на милю вниз были усеяны обломками лодок, не совладавших с порогами под Лондонским мостом. Такое случалось примерно раз в неделю, и тогда на берег выбрасывало трупы и пожитки незадачливых пассажиров.
Некоторые части моста оставались незастроенными, чтобы пожар не перекинулся через реку. В одном из таких просветов остановилась женщина, намереваясь закинуть кувшин в бурлящий поток. Даниель не видел её лица, но знал, что на нём намалёвана грубая маска – защита от сглаза. Мельничные колёса, сооружённые под одной из арок, громыхали так, что Ольденбургу с Уотерхаузом за милю от моста приходилось немного повышать голос и ближе наклоняться друг к другу. Даниель подозревал, что это не случайно – они приближаются к той части разговора, которую Ольденбург предпочел бы сохранить в тайне от лейб-гвардейцев.
За Лондонским мостом, но гораздо дальше по реке, светился огнями Уайт-холл. Даниель почти убедил себя, что сегодня он озарён зеленоватым сиянием, поскольку Енох Красный демонстрирует королю, придворным и самым уважаемым членам Королевского общества новый элемент под названием «фосфор».
– Дальше Пепис заговорил загадками, которых не смог понять даже Уилкинс, – продолжил Даниель. – Он сказал: «Отсылаю вас к главе десятой вашего опуса 1641 года».
– К «Криптономикону»?
– Полагаю, да. В главе десятой Уилкинс описывает стеганографию – способ скрыть сообщение в безобидном с виду письме… – Здесь Даниель остановился, поскольку Ольденбург изобразил на лице притворно-наивное любопытство. – Думаю, вам прекрасно это известно. Уилкинс извинился за тупость и спросил, говорит ли Пепис о вас.
– Хо-хо-хо! – загрохотал Ольденбург, и его хохот канонадой раскатился в каменных стенах Внутреннего двора. Ворон подлетел ближе и закричал: «Кар! Кар! Кар!» Ольденбург вытащил из кармана кусок хлеба и протянул ворону. Тот вприпрыжку подошёл и раскрыл клюв, чтобы взять хлеб из пухлой бледной руки, – однако Ольденбург отвёл её и сказал отчётливо: «Криптономикон».
Ворон склонил голову набок, открыл клюв и затрещал. Ольденбург вздохнул и раскрыл ладонь.
– Я учу его говорить, – сказал он, – но это слово для ворона сложновато.
Ворон схватил хлеб из его ладони и запрыгал прочь – вдруг Ольденбург передумает.
– Растерянность Уилкинса понятна, однако смысл пеписовых слов вполне ясен. Кое-кто выше по течению… – взмах рукой в сторону Уайт-холла, – считает, что я шпион и пересылаю континентальным монархам сведения, запрятанные в якобы философскую переписку. Им невдомёк, что человека могут и впрямь занимать новые виды угрей или методы квадратуры гиперболы. Однако Пепис говорил о другом – он неизмеримо умнее. Он объяснял Уилкинсу, что не слишком секретные переговоры, которые ведут Бекингем и Шефтсбери, подобно внешне безобидному письму, скрывают по-настоящему секретный договор, который два короля заключают при посредничестве Минетты.
– Боже правый, – проговорил Даниель и опёрся о стену, чтобы от головокружения не свалиться в ров.
– Договор, о подробностях которого мы можем лишь догадываться, за исключением одной: благодаря ему среди ночи появляется золото. – Ольденбург указал на речные ворота Тауэра. Осторожность не позволила ему произнести старинное название: Ворота предателей.
– Пепис мимоходом упомянул, что Томас Мор Англси наполняет флотскую казну… тогда я его не понял.
– Наш герцог Ганфлитский связан с Францией теснее, чем кто-либо думает, – сказал Ольденбург, но объяснять ничего не стал.

А так как серебро и золото имеют свою ценность от их материала, то они имеют, во-первых, ту привилегию, что их ценность не может быть изменена властью одного или нескольких государств, ибо они являются общим мерилом товаров всех стран. Деньги же, сделанные из неблагородных металлов, легко могут быть повышены или понижены в своей стоимости.
Гоббс, «Левиафан»


Чуть позже Ольденбург деликатно выставил его вон, чтобы заняться почтой. Под вежливо-любопытными взглядами лейб-гвардейцев и полуручных воронов Даниель прошёл по Уотер-лейн на южном краю Тауэра. Он миновал большую прямоугольную башню во внешней стене и с опозданием сообразил, что, повернув голову влево, мог бы взглянуть прямо через Ворота предателей. Теперь было поздно, а возвращаться не хотелось. Может, и к лучшему, что он не стал пялиться на ворота, – вдруг кто-нибудь за ним следит и догадается, что Ольденбург о них упомянул.
Неужто он стал думать как придворный?
Справа вставала тяжёлая восьмиугольная громада Колокольной башни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125