… Угроза была, само собой, шуточная; король тут же добавил, что речь идёт о добровольных пожертвованиях. Тем не менее присутствующие диссентеры озлобились, впрочем (как позже рассудил Даниель), не более, чем были уже озлоблены. К тому же это был мастерский выпад в сторону католиков. Короче, король пролил бальзам на души и успокоил страхи высоких англикан (таких, как Джон Комсток). Королю часто приходилось их успокаивать, поскольку многие подозревали его в симпатиях (а иные и в принадлежности) к папистам.
Другими словами, Даниель только что увидел маленькую толику обычной придворной политики, и ничего существенного не произошло. Однако с тех пор, как Джон Уилкинс утратил способность мочиться, обязанностью Даниеля стало всё примечать и впоследствии ему докладывать.
Затем все отправились в церковь, где герцога Монмутского (героя, прославленного учёного и внебрачного королевского сына) назначили почётным ректором Кембриджа. После чего состоялось представление комедии.

Даниель помедлил под готической аркой и оглядел каменные ступени, ведущие в Большой двор Тринити-колледжа: пространство, раза в четыре превосходящее Невиллс-корт. Странным образом двор напомнил ему Лондонскую биржу, только если Биржа была светлая, вся в порхающих Меркуриях и золотых кузнечиках Томаса Грешема и наполнена зычно орущими торговцами, то Большой двор Тринити-колледжа был воплощением готики, припорошенной голубоватым светом луны, а редкие обитатели, облачённые в мантии и/или длинные парики, тихо прогуливались подвое, по трое или секретничали в дверных проёмах. Если биржевики покупали акции кораблей или компаний и меняли ямайский сахар на испанское серебро, то эти люди обменивались мелкими заговорами или дворцовыми слухами. Приезд двора в Кембридж походил на Стаурбриджскую ярмарку – это был случай провернуть разного рода дела, по большей части тайного свойства. Простая прогулка через Большой двор к воротам не грозила Даниелю ничем плохим. Как член совета он имел право идти по траве, большая часть этих людей – нет. Не то чтобы они строго соблюдали педантичный устав колледжа, но придворный инстинкт заставлял их держаться тёмных углов. Даниель двинулся по широкому открытому пространству, чтобы никто не решил, будто он подслушивает. Линия, прочерченная от арки к воротам, прошла бы через нечто вроде бельведера в центре двора: восьмиугольное сооружение, окруженное несколькими ступенями, с фонтаном в форме кубка посередине. Луна косо освещала колонны, придавая им пугающий вид: трупно-белый камень в потёках крови, бьющей из рассечённых артерий. Даниель решил было, что это видение папистского толка, и уже хотел оглядеть руки – не проступили ли стигматы, – но тут уловил запах и вспомнил, что фонтан наполнили кларетом в честь короля и нового ректора. Затея сомнительной остроты, однако о вкусах не спорят…
– Негры не могут размножаться, – произнёс знакомый голос неожиданно близко.
– О чём вы? Они могут размножаться не хуже других, – возразил другой знакомый голос. – И даже лучше!
– В отсутствие негритянок – не могут.
– Да что вы говорите!
– Помните, плантаторы близоруки и мечтают об одном – скорее выбраться с Ямайки; каждый день они просыпаются в страхе, что их – или детей – свалила какая-нибудь туземная лихорадка. Ввозить негритянок стоит почти столько же, сколько ввозить негров, но женщины не способны добывать столько же сахара, особенно если рожают.
Даниель узнал наконец голос – говорил сэр Ричард Апторп, второе А в КАБАЛе .
– Так они вовсе не ввозят женщин?
– Именно, сэр. А мужчины, как правило, живут не больше нескольких лет.
– Что ж, это отчасти объясняет тот вой, который в последнее время несётся с Биржи.
Два человека сидели на ступенях фонтана, лицом к воротам, и Даниель не видел их, пока не подошёл ближе и не услышал. Он уже собирался изменить курс и обойти фонтан стороной, когда второй из говоривших (тот, что не Апторп) встал, обернулся, зачерпнул бокалом из фонтана – и увидел Даниеля, который стоял перед ним, как пень. Теперь и Даниель узнал этого человека – как было не узнать его среди темного двора Тринити-коллежда, с руками, обагрёнными кровью!
– Ба! – воскликнул Джеффрис. – Здесь новая статуя? Пуританский святой? О, я ошибся, она движется – то, что выглядело столпом добродетели, оказалось Даниелем Уотерхаузом, как всегда, всё примечающим. Сейчас он подглядывал за нами, однако не тревожьтесь, сэр Ричард, мистер Уотерхауз видит всё и ничего не делает – образцовый член Королевского общества.
– Добрый вечер, мистер Уотерхауз, – произнёс Апторп, давая понять, что находит Джеффриса утомительным и несносным.
– Мистер Джеффрис. Сэр Ричард. Боже, храни короля.
– Боже, храни короля! – повторил Джеффрис, отпивая из мокрого бокала. – Ну-ка отвечайте без запинки, мистер Уотерхауз, как примерный учёный. Почему друзья сэра Ричарда на Бирже подняли такой шум?
– Адмирал де Рёйтер отплыл в Гвинею и захватил почти все невольничьи порты герцога Йоркского, – сказал Даниель.
Джеффрис (прикрывая рукой рот, театральным шёпотом):
– Которые герцог Йоркский похитил у голландцев несколько лет назад – но кто вдаётся в такие мелочи!
– В те годы, когда компания герцога контролировала Гвинею, на Ямайку доставляли множество рабов, они производили сахар, состояния наживались, и доходы были устойчивы, покуда новые завозы покрывали убыль рабов. Однако теперь голландцы перекрыли их поступление. Полагаю, многие клиенты сэра Ричарда на Бирже явно видят последствия, и на рынке заметно некоторое волнение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125