22

– Разве ты с нами не идешь, Горноласка? – глумливо спросил Касалкин.
Остановившись на веранде, он кричал в открытую дверь дома. Встав, Горноласка двинулся к ним, на ходу качая головой. Преподобный Уайт направил камеру на художника Джей-сона, который обнял Касалкина за плечи и принял картинную позу – гордый профиль, мундштук у рта.
– Умышленное нанесение вреда – это не по мне, – сказал Горноласка. – Боюсь, к таким выходкам я равнодушен. Ими ровным счетом ничего не добьешься. И это легкомысленно. Я скандалов не устраиваю. – Говорил он капризным тоном, словно думал, что его дразнят.
– Говард его раскокает, – сказала Гвендолин Банди.
– Раскокает! – расхохотался преподобный Уайт. – Рискну согласиться, если ты будешь держать руки при себе, а не при его ширинке.
Он ущипнул миссис Банди за бок, на что она развернулась и игриво от него отмахнулась.
– Пошли же, Ласочка, – сказала она. – Разве ты не хочешь посмотреть, какой смельчак у нас Говард? Он же вылитый детектив, эдакий тихоня с железными кулаками, правда? Такие по мне. Посасывает тайком скотч из бутылки, которую держит в ящике стола у себя в конторе, и женщин называет дамами. Уж он-то разделается с Шалтай-Болтаем – никакого снисхождения. Правда, Говард?
Улыбнувшись, она облизнула губы, напоказ поводив по ним языком. Пахло от нее шампанским.
– Верно, – испуганно согласился Говард. – Ни малейшего.
Но на веранде он помедлил, вспомнив про палку Грэхема – про свою палку, – и обернулся посмотреть через окно в ярко освещенную гостиную, где Горноласка снова сел на диван дуться. Миссис Лейми, по всей видимости, ее куда-то убрала. Она радостно ему помахала, будто матушка, отправляющая ватагу детей играть во дворе в фанты.
От мысли, что может лишиться палки, он запаниковал. Какого он свалял дурака, вообще взяв ее с собой. Он чувствовал, хотя он не мог бы сказать почему, что еще глупее поступил, упустив трость из виду.
– Моя палка, – сказал он, хлопнув себя по лбу. – Пойду, пожалуй, ее заберу.
– Потом, – отрезала миссис Банди. – Мы идем всего через улицу. И не собираемся торчать там весь вечер. Это как бы налет герильерос. Жги и круши! Потом вернемся и поиграем с твоей палкой.
Говард сомневался, что все так просто, но позволил себя провести через палисадник. Он понятия не имел, какую проказу они затевают, но, по всей видимости, они действительно шли не дальше, чем через улицу. С моря дул холодный ветер, они не оделись, а значит, идут они ненадолго.
– Это битва в войне искусств, – сказал Честертон Касалкин. – Меня тошнит от выпиленной дребедени в том палисаднике.
– Тогда поблюй за всех нас, Чес, – сказала миссис Банди. – Пусть тебя стошнит. Обожаю перфомансы.
– Я тебе покажу перфоманс, – отозвался мистер Касалкин и, перебежав вприпрыжку улицу к дому Беннета, пнул деревянные анютины глазки так, что они подпрыгнули.
– Эй! – закричал Говард.
Эта выходка застала его врасплох, но крик потерялся за боевым кличем пьяного преподобного Уайта, который бежал следом за Касалкиным, снимая все на камеру. Миссис Банди выдернула пару деревянных тюльпанов и бросила один Джейсону. Топчась взад-вперед по газону и клумбам, они принялись фехтовать длинными стеблями.
Все теперь притихли, хихикали и подзуживали друг друга вполголоса. Говард только смотрел. Нужно как-то их остановить, но, как и Горноласке, ему претила мысль о скандале, к тому же он боялся лишиться трости. Их дурачество напомнило Говарду, как, будучи подростками, они с друзьями устилали газоны туалетной бумагой, вот только эта проказа казалась злобной и почему-то смертельно серьезной. Они громили садик Беннета с какой-то скрытой целью, которую он едва понимал, разве что это была чистейшая тупая злоба.
– Давай же, – сказала миссис Банди, делая выпад тюльпаном и совершая укол в пах. – Не будь нюней. Повеселись ради разнообразия.
Полы ее рубашки выпростались из джинсов и неряшливо болтались, одна пуговица отлетела в тюльпановом поединке. Было ясно, что она только разогревается. Глаза у нее горели, и во взгляде читался садизм, от чего Говард попятился на проезжую часть.
Внезапно его осенило: готовится нечто гораздо худшее, проказа с разбиванием Шалтай-Болтая всего лишь прелюдия к более значительным, более зловещим выходкам, которые устроят попозже ночью… с ним самим в главной роли.
Миссис Лейми наблюдала за ними со своей веранды. Ее красное кимоно трепыхалось на морском ветру, волосы развевались у нее за спиной, лицо было такое худое, накрашенное и напудренное в свете фонаря, что старуха походила на существо, выползшее из подземного борделя. Она помахала Говарду, словно подстегивая, потом вернулась в дом и захлопнула дверь, не желая иметь больше ничего общего с ночным озорством.
Он покорно пожал плечами, когда миссис Банди схватила его за руку и силком потащила к Шалтай-Болтаю. Она ткнула его в ребра, потом запустила руку в карман его брюк, притиснулась, чтобы засунуть язык в ухо, и больно укусила за мочку.
– Эй! – крикнул он, вырываясь и едва не лишившись куска кожи.
Преподобный Уайт, задыхаясь, стоял возле деревянной вертушки – деревянный молочник доил деревянную корову, – омываемой светом от видеокамеры. Один глаз у него подергивался крупным тиком, а из уголка приоткрытого рта стекала слюна. Отдав камеру Джейсону, он обеими руками схватил корову и, сорвав ее с подставки, швырнул за дом так, что она закувыркалась, как пластмассовая летающая тарелка.
– Устроим тут заварушку, – сказал он Говарду, подмигивая дергающимся глазом.
Мимо них с занесенным молотком пронесся Честертон Касалкин, подпрыгнул, пытаясь достать Шалтай-Болтая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146