– Рабам я предпочту лошадей и ослов. Дети для меня бесполезны, а женщины только посеют раздоры между моими воинами.
Одиссей внимательно посмотрел на меня:
– Ты говоришь как человек, который не собирается ехать со мной в Итаку.
– Господин мой, – сказал я. – Ты более чем щедр со мной. Но никто в этом лагере не шевельнулся, чтобы защитить прошлой ночью моего слугу. Агамемнон – не более чем животное, жестокое и злобное. Если я вернусь в твою землю, то скоро захочу начать войну против него.
Одиссей пробормотал:
– Глупо.
– Конечно. Так что лучше, если наши пути разойдутся сейчас. Позволь мне забрать людей и слепого слугу и отправиться, куда я захочу.
Обдумывая мои слова, царь Итаки медлил, поглаживая бороду. Наконец он согласился:
– Очень хорошо, Орион. Иди своим путем. Да хранят тебя боги.
– И тебя, благороднейший из ахейцев.
Больше я не видел Одиссея. Вернувшись в свой шатер, я приказал Лукке послать людей за отобранной мною добычей и прихватить лошадей и ослов, способных нести нас вместе с поклажей в долгой дороге. В глазах его я прочитал вопрос, но Лукка не стал спрашивать, а молча выполнил мои поручения.
Когда солнце начало опускаться за острова, мы собрались возле костра на последнюю дневную трапезу. Молодой вестник подбежал ко мне, задыхаясь:
– Мой господи Орион, благородный гость желает перемолвиться с тобой несколькими словами.
– Кто это? – спросил я.
Юноша простер ко мне обе руки:
– Не знаю. Мне приказали передать тебе, что персона царского рода посетит тебя перед закатом. Приготовься.
Я поблагодарил его и предложил присоединиться к нашей трапезе. Казалось, его чрезвычайно обрадовала возможность просто посидеть возле моих воинов-хеттов. Восторженный взгляд его все время обращался к их железным мечам.
«Благородный гость из царского рода». Кто-нибудь из людей Агамемнона? Мне оставалось только гадать, кто хочет видеть меня и зачем.
И когда длинные тени заката утонули в пурпурных сумерках, шестеро ахейских вояк в полном вооружении подошли к нашему костру, окружая хрупкого невысокого воина.
«Кто-нибудь очень важный или же пленник», – подумал я. Среди ахейской знати я не встречал подобных незнакомцу. Панцирь его закрывал длинный плащ, а нащечные пластины шлема прилегали к лицу, словно бы воин приготовился к бою.
Я встал и слегка поклонился. Небольшая процессия проследовала к моему шатру и остановилась. Я подошел и откинул полог.
– Тебя послал великий царь, – спросил я, – чтобы проверить, ослеп ли старик сказитель?
Не отвечая, гость шагнул внутрь. Я вошел следом, в груди моей кипел гнев. Я не спал уже два дня; ненависть к Агамемнону не утихала, не давая не то что уснуть – просто захотеть спать.
Гость взглянул на Политоса, распростертого на соломенном ложе; старик спал, грязная тряпка прикрывала глаза, а раны на месте ушей уже покрылись запекшейся кровью. Я услышал, как мой гость охнул, и тогда лишь заметил, как изящны и нежны его руки – слишком гладкие и слабые, чтобы держать меч или копье.
Я взял гостя за плечи и, повернув к себе лицом, снял шлем. Золотые волосы рассыпались по плечам Елены.
– Я пришла… посмотреть, – прошептала она. Глаза красавицы округлились от ужаса.
Я подтолкнул ее к лежавшему сказителю.
– Смотри, – сказал я мрачно. – Смотри внимательно.
– Это сделал Агамемнон?
– Собственноручно. Твой зять ослепил его из чистой ненависти. Опьяненный силой и могуществом, он отпраздновал свою победу над Троей, изувечив этого старика.
– А что делал Менелай?
– Стоял рядом и смотрел. Его люди удерживали меня копьями, пока его брат вершил свой благородный поступок.
– Орион, я бы хотела, чтобы… Словом, когда я услышала о случившемся, то рассердилась. Нет, мне стало плохо…
Но ее глаза оставались сухими, и голос не дрогнул. Мне трудно было угадать ее истинные чувства или мотивы, по которым она оказалась здесь.
– Чего же ты хочешь? – спросил я.
Она повернулась ко мне:
– Теперь ты видишь, как жестоки ахейцы и какими варварами они бывают?
– Но ты в безопасности, – успокоил я женщину. – Менелай вновь сделает тебя царицей. Конечно, Спарта не столь цивилизованна, как Троя, однако Троя погибла, и тебе придется довольствоваться тем, что есть.
Она смотрела на меня, явно решая, стоит ли быть со мной откровенной.
Мой гнев таял, растворяясь в безмятежной небесной синеве ее дивных глаз.
– Я не хочу быть женой Менелая, – наконец произнесла Елена. – Один день, проведенный в этом ничтожном лагере, сделал меня несчастной.
– Скоро ты поплывешь домой в Микены, а потом…
– Нет! – проговорила она отчаянным шепотом. – Я не хочу возвращаться с ними! Возьми меня с собой, Орион! Возьми меня в Египет.
24
Теперь пришла моя очередь застыть с раскрытым от изумления ртом:
– В Египет?
– Орион, лишь Египет знает истинную цивилизацию. Там, конечно, поймут, что я царица, и будут обращаться со мной и моей свитой подобающим образом.
Мне следовало бы немедленно разочаровать ее. Но разум мой уже ткал хитроумную паутину мести. Мне представилась физиономия Агамемнона, его жирная рожа в тот миг, когда царь узнает, что его невестка, ради которой он вел долгую кровавую войну, вновь бросила его брата и убежала с чужаком. Теперь уже не с царевичем Трои, похитившим ее против желания… но с простым воином, бывшим фетом, и по собственному желанию.
На Менелая я не держал зла – если забыть, что он, брат Агамемнона, не захотел предотвратить наказание Политоса.
«Пусть узнают они грязь унижения, пусть корчатся во прахе беспомощности и гнева, – сказал я себе. – Пусть весь мир хохочет, узнав, что Елена снова бежала от них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106