– Ты должен все время носить с собой это чувство. Или ты научился имитировать его?
– Все, что мне нужно, это подумать о таком моменте, как этот, и мои глаза становятся тяжелыми от желания. Но ты чем лучше? Может быть, у меня и постельные глаза, но зато у тебя постельный смех.
– Что?
– Когда ты смеешься, он хриплый и интимный, как будто бы ты только что занималась любовью.
Она рассмеялась.
– Видишь? Это именно такой звук. Каждый мужчина, который слышит этот смех, представляет, что слышит его в постели. Я совершенно точно представлял эхо, когда в первый раз услышал его.
– Ну мы и парочка, если всегда заставляем людей думать о постели.
Они продолжали этот ленивый разговор, его руки нежно ласкали ее бедро, а ее руки блуждали по его груди. Они говорили о Серенити, и о ставках, и о его увлечении азартными играми. И о семье Флетчер, которая на следующей неделе будет уже жить в Беттисфонте.
Неожиданно в голову Грейс закралась странная мысль, вызванная мыслями о его щедрости.
– Ты ведь не оставил Серену Андервуд беременной?
Он поднял брови.
– Что заставляет тебя так думать? Мы были любовниками.
– Но ты слишком осторожен для этого. Посмотри, сколько усилий ты прилагал, чтобы никто не узнал меня сегодня. И… и как ты заботишься о том, чтобы не… не закончить внутри меня. Думаю, ты слишком защищаешь женщин, чтобы оставить ее беременной, а потом бросить.
– Я защищаю себя, Грейс, только и всего. Я не хочу, чтобы случайный ребенок вынудил меня жениться.
– Но у Серены ведь был ребенок.
– Да, мне говорили.
– Это был не твой ребенок, да?
Он так долго молчал, что она начала думать, не ошиблась ли.
– Нет, – наконец произнес он. – Это был не мой ребенок. Сомневаюсь, что она знает, кто его отец. Но не снимай с меня всей вины. Я действительно соблазнил ее. И будь я джентльменом, я бы женился на ней, независимо от того, кто отец ребенка… А я вместо этого ушел, оставив ее одинокой и беспомощной.
– Но это ведь совсем не такая ужасная история, которой ты позволил распространиться. Ты мог бы дать понять, что это был не твой ребенок. А вместо этого позволяешь людям думать о тебе самое худшее.
– Лучше худшее обо мне, чем худшее о ней. У меня нет никакого желания открывать всем и каждому ее истинную натуру. Поэтому я позволил ей использовать меня как объяснение ее затруднительного положения. Это немного помогло ей, а мне не причинило никакого вреда. На мне ведь и так к тому времени стояло клеймо законченного негодяя.
– Но это всего лишь клеймо, как ты часто говоришь мне. Клеймо, такое же, как клеймо епископской вдовы. Они не определяют нас. Ты не абсолютно плохой, а я не абсолютно хорошая.
Его рука накрыла ее грудь.
– О, но ты как раз такая, Грейс. Ты очень, очень хорошая.
Он поцеловал ее, и через мгновение страсть снова возродилась к жизни. Сначала они занимались любовью медленно и легко, потом все неистовее и в конце концов рухнули в изнеможении в удовлетворенном переплетении тел. Рочдейл сразу же заснул. Грейс лежала без сна чуть дольше, думая о завтрашнем возвращении в Лондон и о том, что будет дальше.
Здесь, в Ньюмаркете, с Рочдейлом, она стала новой женщиной. Нет, она стала собой. Без всяких запретов она делала и говорила то, что хотела. Она открыла себя ему так, как не открывала никакому другому человеку, даже своим подругам. Вернувшись в Лондон, ей придется снова надеть мантию респектабельности. Она не могла полностью забыть о своей прошлой жизни и обо всей работе, которую делала. Но теперь она знала, кто такая на самом деле Грейс Марлоу. И может быть, теперь с Рочдейлом она будет позволять настоящей Грейс появляться снова.
Глава 15
– В Ньюмаркете я стал дураком, Кэйзенов. Я размяк, Я потерял голову. – И кое-что еще. На самом деле Рочдейл понял, что потерял очень многое, и задумался, стоила ли потеря того, что он получил взамен. Но потом он подумал о Грейс в его объятиях, и все остальное стало казаться не таким важным.
– Поделом тебе. – Адам Кэйзенов мрачно посмотрел на него с противоположной стороны потемневшего от времени, грубо сколоченного стола. – Это было отвратительное пари.
Рочдейл вернулся из Ньюмаркета с головой, полной Грейс Марлоу. Временами он просто погружался в яркие воспоминания о каждом чувственном опыте – а их было очень, очень много. Рочдейл возбуждался от одной мысли о том, как Грейс уронила с плеч ночную рубашку и отважилась заставить его лечь с ней в постель. Так же часто он вспоминал ее сияющее лицо, светящееся удовлетворением или возбуждением первых в ее жизни скачек, и его сердце таяло.
Но иногда случались моменты, когда Рочдейл чувствовал себя в ловушке и его охватывала паника. Это не имело никакого смысла, но он едва мог дышать, будто мертвая бабочка, пришпиленная к доске. Пришпиленная. Связанная. Пойманная. Но никто не ловил его и ничто его не удерживало. Кроме Грейс. Она удерживала его своей красотой, своей страстью, своим новым искрящимся счастьем, своей силой, своей отвагой.
Она приводила его в замешательство. Со вчерашнего возвращения в Лондон он чувствовал себя настолько выбитым из колеи, что решил отыскать Кэйзенова, надеясь на мужское сочувствие и здравый смысл. Сидя в их любимой старомодной кофейне «Рейвен», вдали от любопытных глаз и ушей Мейфэра или Сент-Джеймс-стрит, Рочдейл во всем признался своему другу. И получил суровый нагоняй.
– Если ты влюбился в миссис Марлоу, – сказал Кэйзенов, – то ты это заслужил, позволив Шину втянуть себя в такое идиотское пари. Ты заслуживаешь и боль, и страдания, и то ощущение сумасшествия, которое приходит, когда твоим сердцем завладевает женщина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94