– Ты действительно сияешь.
– Ты счастлива?
– Ты влюблена в него?
– Говорят, что он лучший любовник в Лондоне.
– Расскажи нам все.
Заставив их всех поклясться хранить тайну, она рассказала о Ньюмаркете и Рочдейле. Грейс обязана была рассказать им правду, поскольку это была часть пакта «веселых вдов». Рассказывая интимные подробности, она чувствовала себя не так свободно, как Пенелопа или Беатрис, но она действительно хотела, чтобы ее самые дорогие подруги узнали, как она изменилась.
– Конечно, вы были правы, – сказала она, – все вы, когда говорили, как важно в жизни физическое наслаждение. Я просто не знала, что я упускаю.
– Старый епископ никогда не заставлял твои глаза сиять так, как сейчас, правда? – спросила Пенелопа.
– Да, боюсь, что такого не было никогда. Мне кажется, епископ вообще считал брачные отношения не удовольствием, а всего лишь грубыми физическими порывами, которым мужчины вынуждены время от времени поддаваться. Мне жаль, что он так чувствовал, но он не мог измениться. Теперь я думаю, что была для него неподходящей женой. Понимаете, вначале у меня были эти порывы, но он не позволял мне выражать их. Сейчас, когда я поддалась им, я чувствую себя гораздо более живой и настоящей. Я не та женщина, которой он считал меня, не чопорный образец добродетели. И я больше не хочу привязывать себя к его памяти и быть вдовой епископа. Мне нужно начинать свою собственную жизнь, жизнь Грейс Ньюбери-Марлоу.
– Благодарение небу, ты наконец-то поняла это, – воскликнула Марианна, беря Грейс за руку. – Это изменяющее всю жизнь прозрение, да? Я прошла через то же самое с памятью Дэвида, я так упорно связывала свою личность с образом его жены и вдовы, что не могла и представить, как откажусь от них. Из-за этого я почти потеряла Адама. Я так рада, что ты решила выйти за рамки памяти епископа.
– До такой степени, – ответила Грейс, – что решила не продолжать работу по редактированию его проповедей. Я неподходящий человек для этого дела. Мое сердце больше не лежит к этой работе, теперь я нахожу, что не могу согласиться со всем, что он написал, особенно о роли женщин и об их врожденной слабости.
Теперь она понимала, что ее муж видел женщин либо черными, либо белыми, мадоннами или шлюхами. В душе Грейс знала, что она ни то ни другое и никогда не была ни той, ни другой. Точно так же, как ни одна из ее подруг, которые предложили ей столько любви и поддержки. В общем, она не могла с чистой совестью поставить свое имя на книге проповедей, в которые больше не верила.
– Я аплодирую тебе, моя девочка, – сказала Вильгельмина. – Не хотела принижать твоего покойного мужа, но мне никогда не нравилась мысль, что ты похоронишь себя в его ограниченных взглядах, редактируя эти проповеди. Убери их в шкаф и займись чем-нибудь более интересным.
– Честно говоря, – сказала Грейс, – я решила связать их в пачку и отправить Маргарет. Она никогда не одобряла, что я взялась за их редактирование. Я передам ей весь этот проект.
– Прекрасная идея, – одобрила Беатрис. – Мне всегда казалось, что она больше привязана к памяти епископа, чем ты. Маргарет – больше дочь епископа, чем жена сэра Леонарда Бамфриза.
– Ее муж определенно самый забитый подкаблучник во всем Лондоне, – добавила Пенелопа.
– Мне кажется очень правильным, – сказала Вильгельмина, – что леди Бамфриз будет редактировать проповеди своего отца. С твоей стороны, Грейс, мудро позволить ей это. Возможно, за этим занятием она будет меньше раздражаться из-за тебя и Рочдейла.
Грейс надеялась, что Маргарет никогда не узнает, как далеко зашли ее отношения с Рочдейлом. «Веселые вдовы» не выдадут ее секрет. А Рочдейл, хотя и не обещал никому ничего не рассказывать, не станет распускать о ней сплетни. Она обнаружила в глубине его натуры честь, которая обяжет его защищать ее доброе имя.
Вечером того же дня, когда Грейс повезла коробки с бумагами епископа в дом Маргарет и сэра Леонарда на Генриетта-стрит, падчерица приняла ее с ледяным презрением. Маргарет сказала только, что рада отказу Грейс от редактирования проповедей, и провела ее в утреннюю гостиную на первом этаже, пока коробки с бумагами относила наверх в библиотеку.
Маргарет не села и не показала, что хочет задержать Грейс. Вместо этого она встала перед камином, прямая, как кочерга, сцепив перед собой руки.
– Если бы вы не привезли бумаги епископа, – заявила она, ощетинившись, как кошка, – я бы сама приехала забрать их. После посмешища, на которое вы выставили себя с этим… с этим негодяем, вы больше недостойны даже брать проповеди в руки, не то, что редактировать их.
Тревожная дрожь пробежала по спине Грейс. Маргарет никак не могла знать о Ньюмаркете. По крайней мере, Грейс молилась, что она не узнает.
– Я говорила вам, Маргарет, что лорд Рочдейл – крупный благотворитель, самый значительный попечитель Марлоу-Хауса и Благотворительного фонда вдов. Я не…
– Я с содроганием думаю, что вы отдали ему взамен.
– Маргарет! То, что вы говорите, отвратительно.
– Я только благодарна, что вы вернули бумаги отца добровольно и не вынудили меня публично сражаться с вами. Потому что я ни в коем случае не позволила бы запятнать вашим именем работу такого великого и благочестивого человека. Только не после того, что я слышала.
Грейс опять пришлось задуматься, знает ли Маргарет о Ньюмаркете. Нет, в это просто невозможно поверить. Даже ее собственные слуги не знали, где она была. Маловероятно, что ее там узнали. Вуаль была прекрасной маскировкой, а единственными людьми, кто видел ее без вуали, были портниха и модистка, которым ее представили как Мари.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94