И покойный родитель пана на смертном одре жалел, что оставил его в живых. Могу заверить пана старосту, что он наживет много бед с этим казаком. Кто знает, – прибавил он, – может быть, и в этой схватке с татарами он упустил их нарочно, приберегая их дружбу для своих целей. Во всяком случае пану старосте лучше иметь дело с дворянином, благородным шляхтичем, чем с этим негодным казаком. Клянусь пану в верности по гроб.
Пан Конецпольский слушал его с видимым неудовольствием и несколько секунд колебался с ответом.
– Пан Данило просит невозможного, – сказал он ему наконец. – Я бы почел за величайшее бесчестие нарушить волю покойного отца моего и вмешаться в распоряжения прежних старост, утвердивших Суботово за Хмельницкими. Притом, как пану подстаросте известно, отец Зиновия получил только полосу пустопорожней земли. Все, что теперь находится в этом имении, заведено Хмельницким; они положили в эту землю и труд, и деньги.
– Все это совершенно справедливо! – вкрадчиво возразил Чаплинский, –но прав на обладание хутором у Хмельницкого нет. Этих прав он и иметь не может, потому что он не пан, а простой казак. Письменных законных документов на владение у него тоже нет, а издержки, если какие и были, он давно вернул с лихвой.
Конецпольский задумчиво слушал его.
– Сказать тебе откровенно, – начал он, – я и сам рад избавиться от этого человека. Полковник Барабаш приходил ко мне на него жаловаться и тоже предостерегал меня, рассказав историю похищения у него королевской грамоты. Хмельницкий, видимо, и хитер, и ловок. Но…
Но…. – прибавил он, – я все-таки не решусь открыто попирать волю моего отца, я хочу, чтобы никто не мог меня попрекнуть, что я не чту его памяти, не умею ценить людей, ему служивших.
– Зачем же делать это открыто? – настаивал Чаплинский. – Я и не думаю прятаться за спину ясновельможного пана и прикрываться его именем. Я сам сумею справиться с казаком, только мне надо на это согласие пана.
Пан Конецпольский молчал, но, видимо, начинал колебаться. Конечно, во всем этом деле он мог остаться в стороне, тем более, что шляхтичи сплошь и рядом захватывали друг у друга имения. Ему пришло на ум, что и у него Иеремия Вишневецкий отнял прекрасное имение, а он, несмотря на свои связи, ничего не мог поделать на сейме. Если уж магната суд не мог удовлетворить, то кто же станет заботиться о простом казаке. Все это промелькнуло в его голове, и он нерешительно проговорил:
– Да, разумеется, если ты меня оставишь в стороне… Чаплинский тотчас же почувствовал почву под ногами. – Ясновельможный пан не может в этом сомневаться: я сам нападу на казака, выгоню его из дому и овладею хутором.
– Но, ведь, он придет ко мне с жалобою на тебя, – возразил староста. – Придет, непременно придет, – подтвердил Чаплинский, – а пан ему скажет, что ничего не знает, что это совершилось без его ведома, что казак должен обратиться в суд. А уж судом-то он со мною ничего не поделает. Конецпольский подумал и, наконец, медленно проговорил:
– Хорошо, пан подстароста, я согласен!
Чаплинский бросился было благодарить, но пан староста холодно остановил его:
– Это совершенно лишнее, пан подстароста! Во всяком случае, имей в виду, что я в это дело мешаюсь. Извини меня, – прибавил он, – я устал. Нужные бумаги мы подпишем завтра.
Чаплинский переминался с ноги на ногу.
– Что пану еще от меня угодно? – уже с некоторым раздражением спросил Конецпольский.
– Прошу прощения у пана старосты, – проговорил Чаплинский. – Не позволит ли мне пан староста взять одного из пленных татар?
– А-а! – протянул Конецпольский, – пожалуйста, хоть двух.
Чаплинский молча поклонился и поспешил к пленным. Их в это время сортировали. Предлагавших за себя выкуп было немного, остальных же распределяли в различные поместья пана, где им предстояло под надзором исполнять тяжелые домашние работы.
Пан Чаплинский подошел к управляющему и заявил, что ему дозволено выбрать себе пленного. Обойдя ряды связанных татар, он остановился на коренастом малом с диким зверским выражением лица и плутоватыми глазами. Пан подстароста знал немного по-татарски, и ему не требовался переводчик. – Есть у тебя аул? – спросил он.
– Нет, господин, – отвечал татарин, – я кочевник.
– А на волю хочешь?
Татарин ничего не ответил, весело осклабился и приложил руку к груди. Чаплинский остался доволен этим коротким разговором и велел прислать ему выбранного пленника.
По приезде домой первым делом пан подстароста послал за своим зятем Комаровским. Зять был его правой рукой во всех темных делах. Ловкий, изворотливый, смышленый, расторопный, он обладал одной только слабостью –был невоздержен на язык, любил сболтнуть. Поэтому очень серьезных дел Чаплинский ему не доверял. В коротких словах передал ему подстароста разговор свой с Конецпольским и прибавил:
– Теперь, пане, за дело; самому мне некогда, да и неловко, а на тебя я надеюсь, как на каменную стену. Живо набери народу побольше, да поотчаяннее, наших не хватит; у него там видимо невидимо крестьян насажено на земле; тут двумя тремя сотнями не отделаешься, а надо, чтобы был отряд по крайней мере в тысячу.
– Постараюсь, пан Данило, только деньжонок отсыпь на угощенье.
– Этого добра не жалко! – весело вскричал Чаплинский. – Такое имение, как Суботово, денег стоит.
Он вынул из-за пазухи заранее приготовленный кошелек с деньгами и сунул его зятю.
– Торопись, торопись, пане, разговаривать теперь некогда! – возразил он Комаровскому, когда тот хотел еще что-то спросить.
Через несколько минут по уходе зятя Чаплинский что-то вспомнил, послал вдогонку за ним слугу, но его уже след простыл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104