Того и гляди придут к казакам турки на помощь или, еще того хуже, подымется на нас Московский царь, и тогда Хмельницкого не уговоришь заключить мир. А войско наше? Оно больше терпит от голода и от всяких недостатков, чем от неприятеля… Вот уж у нас появились болезни, мор на людей…
Это хуже борьбы с казаками…
Потоцкий в душе соглашался с доводами Киселя, но по врожденному упрямству хотел, по крайней мере, дать почувствовать послам унижение. Он приказал их провести по всему обширному польскому лагерю как раз в то время, когда войско готовилась к выступлению. Разбранил их, затопал на них ногами, чтобы они выдали ему Хмельницкого, перевязали татарских мурз и перебили всех татар, находящихся в их лагере.
– Вот увидите, – говорил он им, – завтра я соединюсь с литовским гетманом и тогда мы ударим на вас так, что от вашего табора и следа не останется.
Одного из послов он оставил заложником, другого отпустил к казакам с паном Маховским, назначенным им комисаром от польского войска.
Хмельницкий со своим войском стоял в то время под Рокитной. Польского комисара встретили с честью, стреляли из пушек и ружей и, прежде, чем приступить к делу, пригласили посла на банкет. Шумно было в просторном шатре Хмельницкого на этом банкете; собрались все полковники и в дружеской беседе разговорились о Берестечке.
Пан Маховский, умный обходительный аристократ, сразу расположил всех к себе своими мягкими манерами и непринужденным тоном.
– Всему виной этот злодей хан! – говорил полковник Богун. – Если бы не он, мы бы вас опять побили.
– Да, – прибавил Хмельницкий, – этот бессовестный басурман славно меня обманул. Он клялся и Аллахом, и Мухаммедом, что вернется, а как заманил меня подальше, и взял с собой.
– Это потому, что казаки завели дружбу с неверными, – отвечал Маховский, – теперь они сами видят, насколько можно полагаться на татар.
– Ну, теперь довольно повоевали, – сказал Хмельницкий, – пора дать народу и отдых.
– Совершенно верно изволил заметить пан гетман, – ответил Маховский и подал Хмельницкому королевское письмо.
Гетман торопливо пробежал королевскую грамоту, сильно побледнел, потом вспыхнув, нахмурился и гневно проговорил:
– Милостивые паны коронные гетманы лишают меня моего гетманского титула, дарованного мне королем.
– Не хорошо это, панове! – заметил Джеджалык. – Не хорошо отнимать честь от нашего батька.
– Ясновельможные паны и не думали оскорблять пана гетмана, – мягко отвечал посол. – Но панам казакам известно, что милостивый король изволит гневаться на пана Хмельницкого и не приказал признавать за ним гетманского достоинства. Будьте уверены, – поспешил он прибавить, встретив мрачный взгляд Хмельницкого и замечая тайные знаки Выговского, – все это переменится, если только пану благоугодно будет разорвать союз с ордой и прекратить всякие сношения с татарами.
– Дружба моя с татарами совсем не мешает панам, – резко возразил Богдан. – Если я не велю, татары не будут вредить ляхам, а, напротив, еще могут принести им пользу. Я их поведу на турок и водружу свое знамя на стенах Цареграда.
Какие доводы не приводил польский посол, Хмельницкий упорно стоял на своем. Наконец, Маховский не выдержал и с сердцем сказал:
– Вижу, что мне не переубедить пана гетмана, присутствие мое здесь бесполезно, прошу позволения уехать.
Он холодно раскланялся и уходил уже из двери, когда Хмельницкий крикнул ему вслед:
– Прошу пана Маховского посоветовать панам утвердить Зборовский трактат!
Выговский поспешно вышел за послом.
– Пан Маховский, – сказал он ему вполголоса, – проиграет, если уедет теперь.
Маховский уже садился в повозку, но, увидав гетманского писаря, остановился.
– Если пан Выговский окажет мне помощь, то я ручаюсь ему за особую королевскую милость.
Выговский вернулся в гетманский шатер.
– Пан гетман поступает неблагоразумно, – шептал он наклонясь к захмелевшему Богдану, – можно дать обещание послу, а затем его не исполнить.
– Не твое дело! – грозно крикнул Хмельницкий. – Знай свою чернильницу и не суйся с советами, когда их не спрашивают.
– Я говорю на пользу пана гетмана! – настаивал шляхтич вспыхнув.
– А я тебе говорю, что ты там стакнулся с этим поляком и хочешь меня поддеть.
– Пан гетман всегда может обидеть своего верного слугу, – проговорил Выговский, принимая смиренный вид.
– Не лезь, когда не спрашивают, – резко оборвал его гетман. – Ступай прочь!
По расстроенному виду его Маховский сразу понял, что дело проиграно.
– Нет надежды? – спросил посол.
– Подождите еще! – отвечал писарь. – У него всегда так: сперва прогонит, а потом пришлет за мной и согласится. Прошу пана в мою палатку. Действительно, не прошло и часа, как Выговского потребовали к гетману. Долго они совещались. Наконец, писарь вернулся.
– Ну, что? – спросил Маховский.
– Хмельницкого-то я убедил, – отвечал писарь, – он со своей стороны согласен; но с полковниками не так легко сговориться; они твердят, что чернь взбунтуется, что татары нас не послушают и нас же будут грабить. Не лучше ли пана гетмана пригласить в польский лагерь! – заметил Выговский. –Там с ним легче сговориться, а тут всякое решение тотчас же дойдет до черни и может нам дорого обойтись.
– Так пойдемте к пану гетману, – сказал Маховский.
Они вошли в гетманский шатер.
– А, пан посол еще не уехал? – весело проговорил Хмельницкий.
– Прошу пана гетмана, – низко кланяясь, сказал Маховский, – пожаловать в наш обоз.
– Что скажешь, пан писарь, – обратился к Выговскому Хмельницкий, –ехать мне в гости к панам?
– Полагаю, что пан гетман хорошо сделает, если примет приглашение, –отвечал писарь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104