Парень умел обижаться. Может, будь он рядом, он и разговорился бы, но теперь наверняка не скажешь.
Меня вдруг посетила интересная мысль, которая вроде бы оправдывала мою паранойю. У меня не было никаких доказательств, что он действительно водитель Сато. Я никогда не видел его с Сато, а Сато никогда его не упоминал. Предполагаемый заказчик убийства мог вполне организовать так, чтобы Синто Хирохито заехал за мной именно в тот момент, когда дом Сато уже горел. Я помню, как Синто, задыхаясь, подбежал ко мне, когда я выходил из «Пурпурного невода». К тому времени Сато уже наверняка загибался, давясь дымом.
Какой же я идиот. Синто, ключ к разгадке смерти Сато, все эти дни возил меня по Токио, а я думал только про его усы. Он несомненно узнал обо мне больше, чем я о нем. Я почувствовал себя дурачком, которого водили за нос.
В ожидании скоростного поезда я вновь стал рассматривать фотографию. Я так углубился в это занятие, что едва замечал людей вокруг. С вами явно что-то не то, если вы обращаете больше внимания на картинки, чем на людей.
Интересно, как эта фотография попала к якудза. Возможно, ее сделал частный детектив или бестолковый папарацци, который думал, что фотографии Сато еще ценятся в таблоидах. Но если Брандо Набико не врет, что это кадр с 16-миллиметровой пленки, дело принимает новый оборот. С появлением видео никто в здравом уме не станет пользоваться 16-миллиметровой камерой при слежке или даже для съемки домашнего кино. Фильм выйдет недешевый, звук никакой, для получения связного изображения требуется доводка. Эту камеру уважают эстеты и студенты-кинематографисты – за прекрасное качество изображения и за то, что она тоньше отстраивает освещение, фокус, количество кадров в секунду и тому подобное. Люди, которые любят повторять: «Театр – жизнь. Фильм – искусство. Телевидение – мебель». Иными словами, люди, которые о практической стороне дела, как правило, не заботятся.
Значит, главные подозреваемые теперь – снобы от кинематографа. Но явные изъяны фотографии говорили о том, что снимал сноб-неумеха либо сноб, которому плевать на качество изображения, хотя именно качество – основной резон использовать 16-миллиметровую камеру.
Невразумительно, конечно, – ну и ладно. Я же не обязан разгадывать каждую тайну. Найти женщину на фотографии – весьма мудрено само по себе.
Разглядывая снимок, я вдруг понял, что она становится все нереальнее. Искать ее след – все равно что играть в пятнашки с привидением. На ум приходило множество дзэнских коанов о простых с виду, но неразрешимых задачах. Однако такие мысли – пораженческий бред. Тайна – это обычная реальность, завязанная узлом.
Наверняка я знал только три вещи. Первое: она гейша. Ну хорошо, слукавил. Это не факт, а просто чертовски мощная догадка. Назовем это харагэй, мышление нутром. Второе: она знала покойного Сато Мигусё – в доказательство у меня есть фотография. Третье: когда я впервые увидел ее в «Пурпурном неводе», она от кого-то скрывалась, убегала почти в отчаянии. Вероятно, от якудза, но, может, и от чего пострашнее.
Посетив мою любимую окамисан Окамисан – хозяйка дома, где гейши принимают тетей.

в Киото, я надеялся узнать, что же так напугало мою гейшу.

Конечно, в Токио есть отличные гейши. Я просто тащился от физической красоты токийских гейш, а их гостеприимство – само по себе грация. Но сравнивать токийских гейш с киотскими – занятие неблагодарное. Все равно что сравнивать игорное заведение на речном пароходике в штате Айова с казино на бульваре Стрип в Лас-Вегасе.
Киото для гейш – что Париж для интеллектуалов. Лос-Анджелес для блондинок. Нью-Йорк для еврейских комиков или Берлин для кожаных штанов.
Иными словами, Токио – это Токио, а Киото – это Япония.
Я имею в виду Японию легенд, дворцов и храмов, самураев и, конечно, гейш. Говорят, что культура Японии зародилась на Кюсю, а в Киото расцвела, преобразуя идеи, привносимые из Китая, в нечто уникально японское. Киото более тысячи лет был имперской столицей Японии, а равно культурным и религиозным центром нации. Даже иностранцы признали мировое значение этого города, нажали на нужных людей и добились отмены его бомбардировок во время Второй мировой войны, когда были разрушены почти все японские города.
Жители Киото сами, кажется, не знали, как относиться к своему городу. После войны они под предлогом модернизации натравили на старый Киото армию бульдозеров – задача, явно измеряемая метражом выложенных тротуаров. К счастью, война за превращение Киото во второй Токио пока не выиграна.
В определенном смысле Киото сохранил все то, что осталось от традиционной Японии, и потому, как ни парадоксально, забит туристами почти круглый год. Как однажды сказала Сара, именно массовое стремление к аутентичности делает ее невозможной. Культура сохраненная уже более не аутентична.
Сара говорила, отсюда же моя одержимость гейшами. Моя любовь к ним – проявление неосуществимого стремления познать Японию, которой больше нет. Сара утверждала, что в поисках первобытной и подлинной культуры в мире, где культура – всего-навсего прирученная дворняга, я буду неизменно разочарован. Так и буду вечно падать в объятия прелестных гейш, ища прозрения, которое никогда не наступит, ибо то, чего я жажду, навсегда утеряно.
Может, она права. Но, может, и я не так уж обманываюсь. Я возражал, что меня привлекает глубина самой фантазии. Гейши никогда не были реальны, даже сотни лет назад, когда институт гейш процветал. В них все утонченно декоративное – не наносное, но и не естественное. Они были, а немногие являются и сейчас, живыми произведениями красоты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89