– Я не притронусь к его деньгам!
Уорбертон чуть заметно пожал плечами.
– Как желаете, сэр.
В его любезном голосе прозвучало что-то, заставившее Ричарда, стоявшего у секретера, бросить испытующий взгляд на адвоката. В глазах его мелькнуло подозрение. Казалось, он собирался что-то сказать, но Уорбертон продолжил:
– Я полагаю, в одном отношении могу вас успокоить, мистер Карстерз: обстоятельства милорда вполне удовлетворительные. Средств у него достаточно.
Но… но он живет… разбоем!
Губы Уорбертона чуть скривились.
– Разве нет? – не унимался Карстерз.
– Он хочет, чтобы мы так считали, сэр.
– Это так! Он… остановил меня!
– И ограбил вас, сэр?
– Ограбил меня? Он не мог бы ограбить собственного брата, Уорбертон!
– Извините, мистер Карстерз: вы правы. Милорд не мог бы ограбить брата. И все же я знавал человека, способного и на такое.
Повисшее молчание казалось бесконечным. Подозрение вновь вспыхнуло во взгляде Карстерза. Щеки его побледнели, он облизал пересохшие губы. Сжимавшие спинку стула пальцы судорожно разжимались и снова напрягались. Вопросительный взгляд лихорадочно обшарил лицо адвоката.
– Джон сказал вам… сказал вам…– начал было он – и безнадежно сбился.
– Милорд ничего мне не сказал, сэр. Он был удивительно сдержан. И он не мог бы сказать мне ничего, чего бы я не знал.
– Что вы хотите сказать, Уорбертон? Почему вы так на меня смотрите? Почему вы виляете? Открыто говорите, что вы имеете в виду?
Уорбертон поднялся, сжимая кулаки:
– Я знаю, мастер Ричард, кто вы таков!
– О! – Карстерз вскинул вверх руку, словно защищаясь.
Снова воцарилось напряженное молчание. С огромным усилием Уорбертон взял себя в руки и снова надел на себя личину бесстрастности. После мучительного возгласа Ричард снова успокоился. Он сел. На лице его, сменив страшную напряженность, появилось едва ли не облегчение.
– Вы узнали правду… от Джона. Он… собирается разоблачить меня.
– Нет, сэр. Я знал правду не от него. И он никогда не разоблачит вас.
Ричард повернул голову. Его глаза, полные затаенной боли, встретились со взглядом Уорбертона.
– О? Так значит, вы?..
– Не я, сэр. Я дал слово его светлости. Все эти годы я молчал ради вашего отца – теперь буду молчать ради него.
Голос его сорвался.
– Вы… так привязаны к Джону? – Ричард говорил по-прежнему апатично и устало.
– Привязан?! Боже правый, мастер Дик, я люблю его!
– И я, – очень тихо проговорил Ричард.
Не услышав ответа, он поднял глаза:
– Вы мне не верите?
– Когда-то я был в этом уверен, сэр. Теперь!.. – Он пожал плечами.
– И все же это правда, Уорбертон. Я отдал бы все, что мог, лишь бы уничтожить события той ночи.
– Мне трудно этому поверить, сэр. От вас одного зависит, будет ли восстановлено его доброе имя. А вы молчите.
– Уорбертон, я… Ах, неужели вы думаете, что я равнодушен к тому, что Джон стал отверженным?
При виде страдания, отразившегося в серых глазах, Уорбертон немного смягчился.
– Мастер Ричард, я не хотел бы думать о вас плохо. Мастер Джон не стал мне ничего рассказывать. А вы… вы не можете мне объяснить, как получилось, что вы позволили ему взять на себя вину в вашем мошенничестве?
Ричард содрогнулся.
– Я ничего не могу объяснить – мне нет извинений. Я его вынудил – Джека, моего брата! Все из-за того, что я обезумел от любви к Лавинии… Боже, я сойду с ума! Я полагал, что сумею это забыть – и тут… тут я встретился с ним! Его лицо напомнило мне все. И с того дня я не знаю, как жить – и не объявить правду! Но я никогда не смогу! Никогда не смогу!
– Расскажите мне, сэр, – попросил невольно тронутый Уорбертон.
Ричард спрятал лицо в ладонях.
– Это все вспоминается каким-то кошмаром… Наверное, я был безумен… Я почти не сознавал, что делаю. Я…
– Спокойнее, сударь. Не забывайте: я почти ничего не знаю. Что заставило вас пометить карты?
– Долги. Отец отказался их оплатить – надо было найти денег. Я не мог вынести скандала – говорю вам: был безумно влюблен в Лавинию! Я ни о чем больше думать не мог. Я охладел к Джону, потому что мне показалось, что и он влюблен в нее. Мне мучительно было думать, что потеряю ее из-за скандала… А тогда, у Дэра, я проигрывал. Я знал, что не смогу расплатиться. Боже! Я как сейчас вижу: у локтя Милу-арда пачка моих долговых расписок – все растет, растет…
Джек играл против Милуарда до меня, и выиграл. Я помню, как все смеялись и говорили, что удача, наконец, повернулась к нему лицом – ведь он всегда проигрывал в карты. Мы с Милуардом играли той же колодой… Кажется, был еще один стол. Дэр играл в кости с Фитцджеральдом, кто-то за моей спиной играл с Джеком в фараон. Я понял, что Джеку опять не везет – я слышал, как они смеются. И все время я проигрывал… проигрывал.
Я уронил на колено булавку от галстука. По-моему, никто этого не заметил. Когда я ее поднял, у меня вдруг мелькнула мысль пометить карты… О, это было низко, я знаю! У меня в руках был трефовый туз: я царапнул ему уголок булавкой. Как это оказалось легко! Постепенно я пометил все четыре туза и трех королей.
Никто ничего не заметил, но я боялся – я не смел продолжать. Я приколол булавку на место. Вскоре я начал выигрывать – понемногу. Потом к столу подошел Трейси Бельмануар и стал наблюдать за нашей игрой. С этого момента все разладилось. С него все и началось.
Трейси стоял позади меня и смотрел… Я чувствовал его спиною – словно какой-то черный мотылек висит… Не знаю, как долго он стоял, мне показалось – много часов… Я ощущал на себе его взгляд. Мне хотелось закричать – клянусь, руки у меня дрожали…
Вдруг он пошевелился. Я положил туза червей. А он мягким пугающим голосом сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91