Наконец настало счастливое утро, приведшее Джозефа к достижению всех его желаний. Он встал и оделся в изящный, но простой костюм мистера Буби, пришедшийся ему как раз впору; от всякой изысканности он отказался, – как и Фанни, которую Памела так и не уговорила нарядиться во что-нибудь более богатое, чем белое кисейное платье. Правда, рубашка, подаренная ей Памелой, была из самых тонких и обшита по вырезу кружевом; сестра снабдила ее также парой тонких белых нитяных чулок – все, что Фанни согласилась принять; на голове у нее был ее собственный чепчик с закругленными ушами и поверх него соломенная, подбитая вишневым шелком шляпка на вишневой ленте. В таком наряде невеста вышла из своей комнаты, пылая румянцем, притаив дыхание; и Джозеф, чьи глаза метали пламя, повел ее, сопровождаемый всем семейством, в церковь, где мистер Адамс совершил обряд, при котором лишь одно достойно было примечания наравне с удивительной и непритворной скромностью Фанни – истинно христианское благочестие Адамса, который всенародно укорил мистера Буби и Памелу за смех в таком священном месте и в такой торжественный час. Наш пастор поступил бы не иначе и в отношении самого высокого князя на земле, ибо хотя в других вещах он оказывал высшим покорность и почтительность, но там, где дело касалось религии, он тотчас утрачивал всякое лицеприятие. Его правилом было, что он – служитель всевышнего и не может, не нарушая своего долга, хотя бы в мельчайшем поступиться честью или делом господина своего, будь то ради самого великого земного властителя. Он и сам любил говорить, что мистер Адамс в церкви, облаченный в стихарь, и мистер Адамс в другом месте и без этого украшения – два совершенно различных лица.
Когда церковные обряды закончились, Джозеф повел свою цветущую молодую жену обратно в дом мистера Буби (расстояние было такое близкое, что они не посчитали нужным воспользоваться каретой); остальные также сопровождали молодоженов пешком; а там их ждала великолепнейшая трапеза, за которой пастор Адамс проявил отменный аппетит, поразив и превзойдя им всех присутствующих. Впрочем, недостаток аппетита в этом случае выказали только двое – те, в чью честь справлялось торжество. Они насыщали свое воображение более упоительным пиром который им сулило приближение ночи и мысль о котором переполняла их ум, хотя и будила в них различные чувства: один был весь – желание, тогда как у другой желания приглушала боязнь.
Наконец, после того как день миновал, полный жаркого веселья, умеряемого самым строгим приличием, – причем, однако, пастор Адамс, крепко зарядившись элем и пудингом, позволил себе больше игривости, чем это было у него в обычае, – настал блаженный миг, когда Фанни удалилась со своею матерью, свекровью и сестрой. Ее раздевали недолго, ибо ей не нужно было размещать по шкатулкам драгоценности, ни складывать с чрезвычайной тщательностью тонкие кружева. Раздеваться означало для нее не снимать, а лишь открывать украшения: так как все ее прелести были дарами природы, она при всем желании не могла снять их с себя. Как, читатель, дам я тебе достойный образ этого прелестного юного существа! Цветение роз и лилий могло бы дать некоторое слабое представление о румянце на белом ее лице, их запах – о ее сладостной прелести; но чтобы представить себе ее всю, вообрази юность, здоровье, свежесть, красоту, грацию и невинность на брачном ложе; вообрази их в предельном их совершенстве; и тогда встанет пред твоими глазами образ очаровательной Фанни.
Как только Джозефу дали знать, что она в постели, он полетел к ней в безудержном нетерпении. Одна минута привела его к ней в объятия; и тут мы оставим счастливую чету наслаждаться тайными наградами их постоянства; наградами такими великими и сладкими, что Джозеф, я думаю, не завидовал в ту ночь самому высокородному герцогу, ни Фанни самой блистательной герцогине.
На третий день мистер Уилсон и его жена с сыном и дочерью вернулись домой, где они живут теперь все вместе так счастливо, как, может быть, больше никто на земле. Мистер Буби с беспримерной щедростью наделил Фанни приданым в две тысячи фунтов; Джозеф приобрел на них небольшое поместье в одном приходе со своим отцом, где он и поселился (отец на свои средства оборудовал ему хозяйство); и Фанни с превосходнейшим умением ведает его молочной фермой, – которой, впрочем, в настоящее время она не в состоянии много заниматься, потому что, как сообщает мне мистер Уилсон в последнем письме, она вот-вот должна разрешиться первым ребенком.
Мистер Буби предложил мистеру Адамсу место на сто тридцать фунтов в год. Адамс поначалу отказывался, решив не покидать свою паству, с которой прожил так долго; но вспомнив, что такой доход позволит ему держать помощника, он согласился и недавно вступил в новую должность.
Коробейник, помимо нескольких прекрасных подарков, как от мистера Уилсона, так и от мистера Буби, хлопотами последнего получил место акцизного чиновника и исправляет свои обязанности так честно, что пользуется по округе всеобщим доверием и любовью.
Что касается до леди Буби, то она через несколько дней вернулась в Лондон, где молодой драгунский капитан и несчетные партии в вист вскоре стерли память о Джозефе.
Джозеф неизменно блаженствует со своею Фанни, которую боготворит со всею страстью и нежностью, и она отвечает ему тем же. Счастье этой четы – неиссякаемый источник радости для их любящих родителей; и что особенно примечательно – Джозеф объявил, что будет, подражая их примеру, жить в уединении, и никакие книгопродавцы, ни их приспешники – сочинители не уговорят его выступить на арену большого света.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134