– О, предоставь это мне, – говорит тетка. – Ты же знаешь, что твоему отцу еще ничего не сообщалось о помолвке Неосведомленность отца выглядит странно, поскольку раньше было сказано, что «все церемонии, кроме последней, были уже совершены, выправлены все нужные бумаги» (с. 361). Видимо, Филдинг запамятовал об этом.

. Правда, я, со своей стороны, считала партию подходящей, так как мне и не грезилось такое предложение; но теперь я тебя освобожу от этого человека; предоставь мне самой объясниться с ним. Ручаюсь, что больше у тебя не будет никаких хлопот.
Доводы тетки убедили наконец Леонору; и в тот же вечер, за ужином, на который к ним опять явился Беллармин, она договорилась с ним, что на следующее утро он отправится к ее отцу и сделает предложение, а как только вернется из поездки, вступит с Леонорой в брак.
Тетка вскоре после ужина удалилась, и, оставшись наедине со своей избранницей, Беллармин начал так:
– Да, сударыня, этот камзол, заверяю вас, сделан в Париже, и пусть лучший английский портной попробует хотя бы скопировать его! Ни один из них не умеет кроить, сударыня, -не умеет, да и только! Вы обратите внимание, как отвернута эта пола; а этот рукав – разве пентюху англичанину сделать что-либо подобное?… Скажите, пожалуйста, как вам нравятся ливреи моих слуг?
Леонора отвечала, что находит их очень красивыми.
– Все французское, – говорит он, – все, кроме верхних кафтанов; я ничего, кроме верхнего кафтана, не доверю никогда англичанину; вы знаете, надо все-таки, чем только можно, поощрять свой народ; тем более что я, пока не получил должности, держался взглядов партии страны Иначе говоря, состоял в оппозиции к Уолполу, а после падения кабинета Уолпола, подобно другим «патриотам», получил выгодную должность в новой администрации.

, хе-хе-хе! Но сам я… да пусть лучше этот грязный остров сгниет на дне морском, чем надеть мне на себя хоть одну тряпку английской работы; и я уверен, если бы вы хоть раз побывали в Париже, вы пришли бы к тому же взгляду в отношении вашей собственной одежды. Вы не можете себе представить, как выиграла бы ваша красота от французского туалета; положительно вас уверяю, когда я первый раз по приезде отправился в оперу, я принимал наших английских леди за горничных, хе-хе-хе!
Такого рода учтивым разговором веселый Беллармин занимал свою любезную Леонору, когда дверь внезапно отворилась и в комнату вошел Горацио. Невозможно передать смущение Леоноры.
– Бедняжка! – говорит миссис Слипслоп. – В какой она должна была прийти конфуз!
– Нисколько! – говорит миссис Грэйв-Эрс. – Таких наглых девчонок ничем не смутишь.
– Значит, нахальства у нее было побольше, чем у коринфян, – сказал Адамс, – да, побольше, чем у самой Лайды. За древними коринфянами закрепилась репутация веселых прожигателей жизни, в каковом качестве аттестует себя «настоящим коринфянином» шекспировский принц Генрих («Генрих IV», ч. 1, акт II, сц. 4). Известны две гетеры Лайды, подвизавшиеся в тамошнем храме Венеры.


– Долгое время, – продолжала леди, – все трое пребывали в молчании: бесцеремонный приход Горацио поверг в изумление Беллармина, но и столь нежданное присутствие Беллармина не менее поразило Горацио. Наконец Леонора, собравшись с духом, обратилась к последнему и с напускным удивлением спросила, чем вызван столь поздний его визит.
– В самом деле, – ответил он, – я должен был бы принести извинения, потревожив вас в этот час, если бы не убедился, застав вас в обществе, что я не нарушаю вашего покоя.
Беллармин поднялся с кресла и прошелся менуэтом по комнате, мурлыча какой-то оперный мотив, между тем как Горацио, подойдя к Леоноре, спросил у нее шепотом, не родственник ли ей этот джентльмен, – на что она с улыбкою или скорее с презрительной усмешкой ответила:
– Нет, пока что не родственник, – и добавила, что ей непонятно значение его вопроса.
– Он подсказан не ревностью, – тихо сказал Горацио.
– Ревностью! – воскликнула она. – Право, странно было бы простому знакомому становиться в позу ревнивца.
Эти слова несколько удивили Горацио; но он не успел еще ответить, как Беллармин подошел, пританцовывая, к даме и сказал ей, что боится, не мешает ли он какому-то делу между нею и джентльменом.
– Ни с этим джентльменом, – сказала она, – ни с кем-либо другим у меня не может быть дела, которое я должна была бы держать от вас в тайне.
– Вы мне простите, – сказал Горацио, – если я спрошу, кто этот джентльмен, которому вы должны поверять все наши тайны?
– Вы это узнаете довольно скоро, – заявляет Леонора, – но я не понимаю, какие тайны могут быть между нами и почему вы говорите о них так многозначительно?
– О сударыня! – восклицает Горацио. – Неужели вы хотите, чтобы я принял ваши слова всерьез?
– Мне безразлично, – говорит она, – как вы их примете; но, мне думается, ваше посещение в столь неурочный час вовсе необъяснимо – особенно когда вы видите, что хозяйка занята; если слуги и пускают вас в дом, от воспитанного человека все же можно ждать, что он быстро поймет намек.
– Сударыня, – сказал Горацио, – я не воображал, что если вы заняты с посторонним человеком, каким мне представляется этот джентльмен, то мой визит может оказаться назойливым или что в нашем положении люди должны соблюдать подобные правила.
– В самом деле, вы точно во сне, – говорит она, – или хотите меня убедить, что я сама во сне. Не знаю, под каким предлогом простые знакомые могут отбрасывать все правила приличного поведения.
– Да, конечно, – говорит он, – мне снится сон: иначе как объяснить, что Леонора почитает меня простым знакомым после всего, что произошло между нами!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134