– сообщил Коравье. – Видишь: здесь написано – ком-пот! Сладкая еда!
Росмунта осторожно взяла из его рук банку и пристально рассмотрела буквы.
– Ты, Корав, скоро станешь ученым человеком, – тихо произнесла она.
– Почему бы нет? – осклабился Коравье. – Вот видели бы в стойбище Локэ, как я вынюхиваю следы человеческой речи на бумаге!

8

Володькину с очередной почтой пришла большая посылка из Магадана. Распаковав, он охнул и выдернул из пачки тоненькую книжку.
– Смотри, Николай, мои стихи! – крикнул он.
Праву взял книгу. Она называлась «Огни в тундре».
– Поздравляю! – заключив в объятия Володькина, воскликнул Праву. – Насколько я осведомлен в истории литературы, это второй сборник стихов русского поэта о Чукотке после Тана-Богораза.
Володькин вытряхнул на кровать все книжки, открыл одну, полистал и разочарованно заметил:
– Сколько ждал! Думал, буду плясать, а вместо этого у меня такое чувство, будто кто-то другой написал… Странно. Мечта сбылась, а радости большой нет. Куда приятнее было писать и ждать… – Он сел и задумался. Потом вдруг сказал: – У меня к тебе просьба есть… – Володькин выглядел смущенным.
– В чем дело, говори, – подбодрил его Праву.
– Я узнал, что тебя собираются послать на совещание оленеводов в Магадан. Вызывали Ринтытегина и Елизавету Андреевну, но они не могут сейчас оставить колхоз… А мне тоже хочется поехать. Попроси Елизавету Андреевну, а?.. Творческие дела и прочее.
– Какой может быть разговор! – сказал Праву. – Обязательно попрошу.
Володькин куда-то заторопился и ушел. Праву только хотел раскрыть подаренную книгу, но тут в дверь постучали.
Вошел расстроенный Коравье.
– Опять незнакомое слово прочитал? – улыбнулся Праву.
– Нет. Не то. Даже не знаю, как об этом сказать. Но мне больше не с кем посоветоваться…
Коравье топтался с ноги на ногу.
– С женой поссорился, – почему-то шепотом сообщил он.
– Что же случилось? – спросил Праву в замешательстве. Такого рода конфликты ему еще не доводилось улаживать.
– Росмунта по-новому научилась целоваться, – сокрушенно проговорил Коравье.
Праву не смог сдержать улыбки.
– Что же в этом плохого?
– Володькин ее научил.
Праву даже привстал. Этого он никак не ожидал от Володькина.
– Росмунта мне сама призналась. Но почему Володькин это делал тайком? Без моего согласия? Разве есть такой обычай колхозной жизни учить чужую жену целоваться? Я привык вдыхать ее собственный запах, а она вдруг заткнула мне рот своим ртом и стала присасываться ко мне, как теленок к сосцам важенки… Росмунта говорит, что так целуются все настоящие люди и обнюхивание достойно только зверей и собак.
– Это, конечно, неприятно, – задумчиво произнес Праву. – Даже не знаю, что тебе посоветовать.
– Мне хочется знать, как бы поступил коммунист на моем месте? – спросил Коравье.
– Ты хочешь спросить, что бы я сделал, если бы мою жену стал учить целоваться другой мужчина?
Коравье кивнул.
Праву зашагал по тесной комнате, задевая ногами то табуретку, то стол, цепляясь носками за ножки кроватей.
– Я бы не стал придавать этому большого значения, – сказал он наконец. – Разве такой мужчина, как Володькин, достоин того, чтобы считать его настоящим соперником? Твоя Росмунта очень красивая женщина – это все говорят в Торвагыргыне. Красота всегда притягивает и может иногда так затуманить голову человеку, что он все делает наоборот, сначала совершает поступок, а потом задумывается… Конечно, Володькин поступил нехорошо. Только слабый человек мог совершить такое. Но он наш собрат по труду, и мы не можем запросто выбросить его в тундру, как выбросили тебя из стойбища Локэ. По нутру, выходит, Володькин еще далек от того, чтобы люди хотели на него походить. Что мы будем за товарищи, если отвернемся от него?
– Ты советуешь нам помириться? – огорченно спросил Коравье.
– Да.
– Но я теперь его видеть не могу… Пусть меня отправят в тундру. Столько времени не видеть живого оленя! И Росмунте хочется.
– Хорошо, сегодня же поговорю с Елизаветой Андреевной, – пообещал Праву.
В правлении колхоза оказалось много народу: Ринтытегин, Елизавета Андреевна, Геллерштейн и Наташа. Ринтытегин курил и озабоченно разглядывал пейзаж за окном. Геллерштейн не отрываясь читал плакат на стене, хотя он состоял всего из трех слов.
– А вот, кстати, и Праву, – приветствовал его Ринтытегин, а Елизавета Андреевна сказала:
– Как же так, Николай? Ведь Володькин ваш подчиненный, а вы допустили такое?
Праву ничего не понимал.
– Откуда вы об этом знаете? Коравье об этом только мне рассказал.
– Коравье тебе, а Росмунта мне, – сердито объяснила Наташа.
– Разве у нас нет молодых девушек, за которыми можно ухаживать? Вот доктор Наташа, чем не невеста? – продолжала Елизавета Андреевна. Наташа вспыхнула:
– Елизавета Андреевна! – и выбежала из комнаты.
Праву удивленно посмотрел ей вслед. Геллерштейн укоризненно сказал:
– Зачем смущать девушку?
Но Елизавета Андреевна была занята другим.
– Я говорила с Володькиным… На что это похоже? Зарплату получает аккуратно, а работы не видно. И что бы вы думали? – Она оглядела собравшихся. – Он заявил, что зарплата наша ему не нужна, он проживет своим творчеством!
– Да, – сокрушенно проговорил Праву. – А он просится в Магадан, на совещание оленеводов.
– Тоже мне оленевод! – сердито отрезал Ринтытегин. – Ни разу в тундре не был. Мирон Стрелков послезавтра едет в бригаду Нутэвэнтина. Вот пусть с ним и отправляется.
– Может быть, все-таки с ним поговорить? – предложил Праву.
– Я схожу за ним, – вызвался Геллерштейн.
После его ухода в комнате некоторое время было тихо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103