«Бесспорно, сингапурское дело стало той каплей, которая переполнила чашу».
Но сингапурские власти отказались оставить его в покое и продолжали требовать компенсаций. 23 сентября 1976 года они выдвинули против Слейтера ни много ни мало пятнадцать исков, обвиняя его в нарушении закона о компаниях. А поскольку каждый иск был на такую сумму, которую он вполне мог бы оплатить, они также выдвинули ряд уголовных обвинений.
На следующий день правительство Сингапура потребовало экстрадикции (выдача преступника) Слейтера и еще четырех директоров «Слейтер Уолкер».
Месяц спустя был выписан ордер на его арест.
«Добрый год жизни моим основным занятием было развязаться с этим сингапурским делом».
По запросу об экстрадикции слушалось шесть исков. Ему пришлось опровергать их один за другим, причем проигрыш хотя бы одного из них означал для Слейтера, что его отправят в Сингапур, где он предстанет перед сингапурским судом. Это далось ему не легко, не только потому что Слейтер имел все основания сомневаться в беспристрастности сингапурского правосудия, но и потому что совпало с самым тяжелым периодом его деловой карьеры.
«Плохо, когда наваливается все сразу. И эта угроза экстрадикции, и то, что вместо прежних „плюс восемь миллионов“ у тебя вдруг оказывается „минус миллион“. А это, должен заметить, весьма резкий переход. Вдобавок есть еще семья, которую нужно обеспечивать. Словом, падение оказалось катастрофическим, особенно если сравнить положение с тем, какое было еще совсем недавно».
И хотя он говорит, что не слишком часто мучился бессонницей по этому поводу («Иногда. Но довольно редко. Я очень прагматичен. То есть я хочу сказать, что, как правило, предпочитаю не переживать случившееся, а думать о том, как поправить дело»), он первым признает, что напряжение было весьма велико.
«Это кошмар — защищаться от чужого государства, когда суд твоей страны не хочет сказать „нет“. Сингапурским властям достаточно заявить о наличии prima facie. Им нужно только доказать, что ты чихнул, а ты будь добр проехаться в Сингапур, чтобы проверить, нет ли у тебя простуды. Важен сам факт чихания. А то, что у тебя могло просто зачесаться в носу, никого не интересует. Езжай в Сингапур и доказывай там, что ты не верблюд».
Все это дело подробно описано как в автобиографии Слейтера, так и в книге Ро. Но, несмотря на различие позиций, факт остается фактом: суд в конце концов высказался в пользу Слейтера и требование экстрадикции было отклонено.
Сейчас на вопрос, что бы он делал, если бы суд вынес другое решение, он слегка пожимает плечами и долго молчит.
«Я не знаю. Действительно не знаю».
Как однажды отметила «Файнэншл таймс», «Слейтер Уолкер» с самого начала выработала собственные традиции. В Сити случались прежде и, безусловно, будут и в дальнейшем невероятные и стремительные восхождения, но никогда там не знали столь грандиозного и уникального явления, как «Слейтер Уолкер секьюритиз».
Он взлетел очень высоко.
А это значит, что падать было очень больно.
«Я на самом деле оказался в тяжелом положении. Вопервых, сохранялась опасность экстрадикции. Сингапурское дело было самым главным и вызывало серьезное беспокойство. Ну и кроме того, я все-таки потерял много денег. Хотя деньги никогда не значили для меня слишком много, так что эта потеря практически не изменила мою жизнь. Разумеется, я не испытывал каких-то серьезных лишений. Мои дети продолжали ходить в дорогую школу. Я по-прежнему держал садовника и шофера. Я жил в том же доме, что и последние двадцать два года. Конечно, мне пришлось продать много картин, ферм и многое другое. Того, что было для меня вложением личного капитала. Но поскольку я и прежде никогда не жил на широкую ногу, мой образ жизни в основном остался прежним».
То есть он хочет сказать, что уровень и стиль его жизни никогда не соответствовали успехам «Слейтер Уолкер». И он действительно предпочитал держаться ближе к земле.
«Да, я полагаю, так было разумнее. Ведь у меня жена и четверо детей. Та же жена и те же дети».
У него никогда не было ни частных самолетов, ни гигантских яхт.
Правда, здесь он добавляет: «Вовсе не из каких-то пуританских соображений. Мне просто не нравятся большие яхты». Что же касается картин и ферм, то: «Я люблю некоторые свои картины и не продал ни одной из тех, что висят в моем доме. Но многие картины я покупал, только чтобы вложить деньги».
С другой стороны, падение повлекло за собой сильнейший моральный стресс.
«Потеря власти и общественного положения — конечно, все это оказалось не слишком приятным. И потом, этот долг, из которого надо как-то выбираться. Я не сомневался, что смогу это сделать, но все было не так просто».
Зато, по его словам, он получил возможность убедиться в надежности своих друзей.
«Это одна из хороших сторон неудачи. Возможность узнать, кто твой настоящий друг. И должен сказать, что мне не пришлось испьггать больших разочарований. Еще много лет назад мы с женой устроили что-то вроде ревизии своих дружеских связей. Мы тогда только поженились, и нас пригласили на одну вечеринку. Возвращаясь домой, мы оба согласились, что это был потерянный вечер. Не то чтобы там было что-то неприятное, а просто выброшенное время. И мы решили, что не будем делать ответных приглашений. С тех пор мы стали принимать приглашения только от тех людей, которых мы сами хотели бы пригласить к себе. Это отличный способ избавиться от пустой траты времени и лишней суеты».
И сегодня круг его друзей — это те же люди, что были с ним, когда все эти неприятности только начинались.
«Абсолютно те же.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124