Казалось, здесь мало что изменилось с момента посещения острова нашим писателем и историком Н. Карамзиным, побывавшим на Борнхольме почти двумя столетиями раньше. Н.М. Карамзин, возвращаясь из Англии в Россию на борту британского судна «Британия», плыл шестеро суток и изрядно измучился от приступов морской болезни, пока наконец корабль не бросил якорь в виду нелюдимого, обрамленного неприступной каменной грядой острова. Судя по рассказу, судно подошло к Борнхольму с северной стороны, по выражению капитана, к месту дикому и опасному для кораблей.
Нашего славного земляка на остров неумолимо тянула тайна несчастной романтической любви, о которой он случайно узнал перед отплытием из Лондона, и вопреки предупреждениям капитана он добился того, чтобы его свезли на шлюпке на берег. Он целую ночь провел в заброшенном замке и при весьма таинственных обстоятельствах разузнал-таки об этой страшной тайне, но наотрез отказался поведать ее нам, пообещав сделать это как-нибудь в другой раз и в другом месте. Эту тайну он унес собой в могилу, так и не успев выполнить свое обещание 1793 года — помешала многотрудная работа над «Историей государства Российского».
Кстати, историк утверждает, что беседовал с борнхольмцами на датском языке, которому выучился в Женеве у своего приятеля, некоего NN. Если это так, то делает честь и без того заслуженно знаменитому Карамзину!
Скоро со своих протокольных мероприятий вернулся оживленный летчик с моряком и пригласил меня прокатиться на моей машине по острову. Времени до возложения венков было достаточно. «Парадом», естественно, командовал летчик. Он заранее выбрал маршрут и корректировал наше движение, заглядывая истрепанную туристскую карту Борнхольма, приобретенную, вероятно, еще предыдущим поколением сотрудников атташата.
«Наружка» четко взяла нас от самой гостиницы вела всю дорогу, не делая каких-либо попыток маскироваться. Наш путь пролегал вдоль берега, и мы должны были по кругу против часовой стрелки объехать вес! остров и вернуться через пару часов обратно в Ренне. Справа мы непрерывно видели голубое с белыми барашками море, в некоторых местах берег круто обрывался к воде и обнажал белую известняковую породу. Местность была пересеченной, и за холмами открывался вид то на одинокий хутор с постройками, то на возделанные угодья и мирно пасшееся на лугу стадо коров, то на какую-нибудь сельскохозяйственную букашку-машину, мирно ползущую по полю. Изредка небо протыкали шпили церквей или отдельно стоящих деревьев.
Я был полностью поглощен окружавшей нас природой и машинально выполнял команды сидевшего на заднем сиденье летчика притормозить, замедлить ход, остановиться или свернуть на поселочную дорогу. У них в груди клокотали шпионские страсти, им нужно было что-то сверить по карте, отметить на местности какие-то признаки каких-то военных объектов, остающиеся для моих глаз невидимыми, а я наслаждался путешествием как турист. Ни цель, ни результаты этого визуального приключения меня не интересовали. В зеркале я постоянно видел знакомые силуэты автомашин копенгагенских контрразведчиков, но они только являлись украшением идиллической картины в виде борнхольмского ландшафта.
Эх, мчись мой Гипомах, по гладкой асфальтовой дорожке! Когда еще подвернется случай сочетания приятного с полезным? Какой же русский не любит быстрой езды?
Движение по кругу рано или поздно предполагает возвращение в исходную точку. В Ренне мы все вернулись довольные. Нужно было торопиться на возложение, и обычно флегматичный и спокойный, как тюлень, Тишенко встревоженно встретил нас в холле гостиницы и сделал реприманд за опоздание.
Кладбище с могилами советских солдат располагалось на высоком холме рядом с церковью и занимало площадку не более 0,3 га, обсаженную по краям деревьями типа туи или кипариса. Могилы были ухожены, аккуратно обложены дерном, надгробные плиты чисто вымыты, а весь комплекс украшал привычный для глаза типовой обелиск с красной пятиконечной звездой. С холма открывался живописный вид на море. Если отвлечься от вида солдат и офицеров в чужой униформе — комендант острова по сложившейся традиции выделил в почетный караул взвод солдат — и гортанной датской речи, то можно было бы подумать, что мы находимся где-нибудь на Смоленщине или Псковщине, отдавая дань павшим в боях.
При нашем появлении почетный караул стал вылезать из крытых грузовиков и под командой молоденького лейтенанта выстраиваться в шеренгу. У меня создалось впечатление, что строевая подготовка не принадлежит к сильной стороне датской армии. Впрочем, жесткая дисциплина и формалистика никогда не были в характере лукавых и слегка ленивых датчан. На «вольво» защитного цвета подъехал полковник — комендант борнхольмского гарнизона — и подошел к нам, чтобы поздороваться. На каком-то непонятном лимузине пожаловал вице-губернатор — его босс оказался где-то занятым. Рядом с нами откуда-то возникла небольшая кучка датчан в гражданском — то ли живших поблизости зевак, то ли активистов местного общества дружбы с Советским Союзом, то ли людей из свиты вице-губернатора.
Почетный караул наконец выстроился, взяв ружья на плечо. За ним заняли место военные музыканты. Наша группа во главе с Тищенко с заранее купленным венком направилась к обелиску. Датский полковник приложил руку к козырьку и замер в почетной позе. Послышались резкие слова команды, раздался сухой треск троекратного залпа из винтовок, спугнувшего с деревьев стаю галок. Возложив венок, мы вернулись к полковнику и стали рядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129