ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Однако это и есть средоточие ночи, тьму созерцающей тьмою.
Невесомыми, неприкаянными богами,
подобно парам кислот,
сопровождают плывущего волны. омывая его волосами
прямыми, как соль. Он вглядывается в зенит,
но взгляд неуклонно падает за горизонт. Солнце, оно
заходит, очень старое, как стены из кирпича домов,
о которых не вспомнить.
Руки плывущего, перебирая за пядью пядь
несуществующее расстояние, скрипят размеренно.
В ответ кричат чайки.
Но они могут кричать просто так. Кто отвечает?
Сопровождая кого? Или же в меланхолии встречи?
Пена длинными взмахами выстраивает лучи,
возводит к луне (она невидима) и уходит в живот
плывущего лестницей,
на ступенях которой улитки и травы
вдумываются в смыслы зеленого. Женщины
одна за одной уходят из его мозга,
сцена ритма меняется ежесекундно, не обнаруживая
уменьшения вносимого в нее материала.
Ты продолжаешь идти по улице,
находясь в зоне стоп кадра, в зоне внимания,
обволакивающего тебя, словно пары кислот. Однако
рельеф, меняясь ежемгновенно - бликов бег,
устремленный в разные стороны - точнее нефть,
сползает, кипя сплавом пустот,
созвездьями. Наступает осень и Ковш
оказывается по другую сторону дома. Взгляд
быстрее, вперед, дальше, под - ему открываются
вещей пульсирующие сгустки.
Вода, блеск, плывущий.
Ритм тем, кто глух,
единственная доступная нить - xenia -
зрачку под стать, не отбрасывающая тени
ни за, ни перед. Возможно солнце.
И все же, скорее, вода напоминает о крови. Но диск
его шире, вытесняя из сознания многое.
Актинии зажигают под ним, словно под кожей, ночь,
чтобы плывущего не оставило необходимое мужество.
Прекращение. Излучины света зыбки.
У самой крыши трава ползет по карнизу,
являясь условием собственного изменения.
Опоясанный птицами, пеной
движется в себя заплетенный, как исчисление, роса
в жар и сети растений, замысел в форму.
Находит на берегу гальку,
словно не входил еще в воду, не прибавляя слова
к слову - какое было прежде? какое прошло?
чтобы из предыдущего быть, из древесины, влаги,
из утра траты.
Аркадий Драгомощенко
Кондратий Теотокополус
нА перекрестке
в ожидании госТЯ.
Пришлите также и риса.
Уверяю Вас, вид его
усмешки больше не вызовет.
Долго кипящая вода в котле -
мысли об облаках.
12:00
Подобно диску солнца, кругу
далее же - сфере,
фигурой раскаленных насекомых,
переплывая голову, как море,
недвижим мнимый соловей.
Он шест ночной,
ладонь затылка,
он ода лову, - вложен в свет, как в тень.
q
Слепок горенья. Тело в его наблюдении соткано в предложение, слова в представление, предстоящее даже ему. Листва в шум. Повествова ние начинается за предложением. Вправе помыслить изгородь. Мера моего воображения не что иное, как мера желания. Есть и если бы. Миф - надгробие языка. Точки псевдоотсчета. Повествование на чинается за предложением, его формируя, устремляясь к тебе , словно чтение, которое отрекается от того, что им было создано. Из городь, не преступающая себя. Рассеянные поры стекла становятся словесной опорой тому, кто, огибая предмет (намерением помысла), находит, что мысль давно в него вписана - время невинности вещи. Повествование, свиток, рулон, виток спирали, путь лепестков. Одна часть дерева в нем, - вне другая. Воспоминание только отсрочка. Раковины запахов, отточенные до звона в ушах, мало влияют на вре мя ожидания общественного транспорта, но пафос памяти за ключается в том, чтобы осознавать изменения значений неизменных форм. Нация - не обязательно справедливость.
12:01
В последнем
самом сочном (но, боги, дан ли предел вам
между заоблачным и подземным?
но до чего же весел дикорастущий стебель),
но и темнейшем,
словно мох в низине,
излучьи ветра - черна и пролетевшими к югу стаями
став прозрачна,
мерцаньем разбита, как позвоночник,
разбита, чтобы срастаться -
крона глубины нарастает.
Перьев беззвучен костер,
хранимый рассветом
в изгибе ветра последнем, в самой его сердцевине,
ревущего вниз поворота,
город где
достает себя из груди собственной,
клейменной терновым никелем, ртутью,
изрезанной венами говора,
сыпью судеб отмеченной.
Удушье дельты. Краны порта.
Коронован заливом.
Робкое высокомерие чайки впитывает сотворение меры
в мирном ободе вод. Скарабеи судов
познают обводы свои
в податливой чешуе сопротивления
и совершенны вполне.
Моря
корни обнажаемы наводнением. Трижды
птенцу вражды божественной подобен город,
развеянный голограммой (разбита вдребезги)
по тайной вечере света,
молчанием оперен, приспустившим каленые веки.
q
Иногда это холмы, открывающие времени невосполнимую недостаточ ность пространства, заселяемого разным. Одиночество есть порази тельное в своей ясности чувство пространственности всего, включая рассудок, для которого повторения стали только повторениями, от нюдь не настаивающими на собственном изменении. Стена и картина на стене, содержащая в своих измерениях иллюзию этой же стены, остаются стеной, картиной, изображающей стену, не обнаруживая ни малейшего хотения во мне увидеть все это в той же очередности, теми же, но в ином поле напряжения времени, вплетающем их в незаполняемую возможность предстать такими же, как они есть, - пронизывающими, сокрушающими до полного бормотания, в которое, как в запыленное стекло (преграждающее, соединяющее), уже проса чиваются иные сочетания контроля с меланхолией, напоминающие за каты западного побережья и, тем не менее, в своей странной цело купности уводящие в сторону, во все шире развертываемое про странство, в котором все пребывает рядом, в одном и том же месте, которое, скорее всего, отсутствует, и где событие - прозрачный вертикальный тоннель, однако в нем окончательно бессмысленны и смехотворны повторение, приращение, исчезновение, превращение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Невесомыми, неприкаянными богами,
подобно парам кислот,
сопровождают плывущего волны. омывая его волосами
прямыми, как соль. Он вглядывается в зенит,
но взгляд неуклонно падает за горизонт. Солнце, оно
заходит, очень старое, как стены из кирпича домов,
о которых не вспомнить.
Руки плывущего, перебирая за пядью пядь
несуществующее расстояние, скрипят размеренно.
В ответ кричат чайки.
Но они могут кричать просто так. Кто отвечает?
Сопровождая кого? Или же в меланхолии встречи?
Пена длинными взмахами выстраивает лучи,
возводит к луне (она невидима) и уходит в живот
плывущего лестницей,
на ступенях которой улитки и травы
вдумываются в смыслы зеленого. Женщины
одна за одной уходят из его мозга,
сцена ритма меняется ежесекундно, не обнаруживая
уменьшения вносимого в нее материала.
Ты продолжаешь идти по улице,
находясь в зоне стоп кадра, в зоне внимания,
обволакивающего тебя, словно пары кислот. Однако
рельеф, меняясь ежемгновенно - бликов бег,
устремленный в разные стороны - точнее нефть,
сползает, кипя сплавом пустот,
созвездьями. Наступает осень и Ковш
оказывается по другую сторону дома. Взгляд
быстрее, вперед, дальше, под - ему открываются
вещей пульсирующие сгустки.
Вода, блеск, плывущий.
Ритм тем, кто глух,
единственная доступная нить - xenia -
зрачку под стать, не отбрасывающая тени
ни за, ни перед. Возможно солнце.
И все же, скорее, вода напоминает о крови. Но диск
его шире, вытесняя из сознания многое.
Актинии зажигают под ним, словно под кожей, ночь,
чтобы плывущего не оставило необходимое мужество.
Прекращение. Излучины света зыбки.
У самой крыши трава ползет по карнизу,
являясь условием собственного изменения.
Опоясанный птицами, пеной
движется в себя заплетенный, как исчисление, роса
в жар и сети растений, замысел в форму.
Находит на берегу гальку,
словно не входил еще в воду, не прибавляя слова
к слову - какое было прежде? какое прошло?
чтобы из предыдущего быть, из древесины, влаги,
из утра траты.
Аркадий Драгомощенко
Кондратий Теотокополус
нА перекрестке
в ожидании госТЯ.
Пришлите также и риса.
Уверяю Вас, вид его
усмешки больше не вызовет.
Долго кипящая вода в котле -
мысли об облаках.
12:00
Подобно диску солнца, кругу
далее же - сфере,
фигурой раскаленных насекомых,
переплывая голову, как море,
недвижим мнимый соловей.
Он шест ночной,
ладонь затылка,
он ода лову, - вложен в свет, как в тень.
q
Слепок горенья. Тело в его наблюдении соткано в предложение, слова в представление, предстоящее даже ему. Листва в шум. Повествова ние начинается за предложением. Вправе помыслить изгородь. Мера моего воображения не что иное, как мера желания. Есть и если бы. Миф - надгробие языка. Точки псевдоотсчета. Повествование на чинается за предложением, его формируя, устремляясь к тебе , словно чтение, которое отрекается от того, что им было создано. Из городь, не преступающая себя. Рассеянные поры стекла становятся словесной опорой тому, кто, огибая предмет (намерением помысла), находит, что мысль давно в него вписана - время невинности вещи. Повествование, свиток, рулон, виток спирали, путь лепестков. Одна часть дерева в нем, - вне другая. Воспоминание только отсрочка. Раковины запахов, отточенные до звона в ушах, мало влияют на вре мя ожидания общественного транспорта, но пафос памяти за ключается в том, чтобы осознавать изменения значений неизменных форм. Нация - не обязательно справедливость.
12:01
В последнем
самом сочном (но, боги, дан ли предел вам
между заоблачным и подземным?
но до чего же весел дикорастущий стебель),
но и темнейшем,
словно мох в низине,
излучьи ветра - черна и пролетевшими к югу стаями
став прозрачна,
мерцаньем разбита, как позвоночник,
разбита, чтобы срастаться -
крона глубины нарастает.
Перьев беззвучен костер,
хранимый рассветом
в изгибе ветра последнем, в самой его сердцевине,
ревущего вниз поворота,
город где
достает себя из груди собственной,
клейменной терновым никелем, ртутью,
изрезанной венами говора,
сыпью судеб отмеченной.
Удушье дельты. Краны порта.
Коронован заливом.
Робкое высокомерие чайки впитывает сотворение меры
в мирном ободе вод. Скарабеи судов
познают обводы свои
в податливой чешуе сопротивления
и совершенны вполне.
Моря
корни обнажаемы наводнением. Трижды
птенцу вражды божественной подобен город,
развеянный голограммой (разбита вдребезги)
по тайной вечере света,
молчанием оперен, приспустившим каленые веки.
q
Иногда это холмы, открывающие времени невосполнимую недостаточ ность пространства, заселяемого разным. Одиночество есть порази тельное в своей ясности чувство пространственности всего, включая рассудок, для которого повторения стали только повторениями, от нюдь не настаивающими на собственном изменении. Стена и картина на стене, содержащая в своих измерениях иллюзию этой же стены, остаются стеной, картиной, изображающей стену, не обнаруживая ни малейшего хотения во мне увидеть все это в той же очередности, теми же, но в ином поле напряжения времени, вплетающем их в незаполняемую возможность предстать такими же, как они есть, - пронизывающими, сокрушающими до полного бормотания, в которое, как в запыленное стекло (преграждающее, соединяющее), уже проса чиваются иные сочетания контроля с меланхолией, напоминающие за каты западного побережья и, тем не менее, в своей странной цело купности уводящие в сторону, во все шире развертываемое про странство, в котором все пребывает рядом, в одном и том же месте, которое, скорее всего, отсутствует, и где событие - прозрачный вертикальный тоннель, однако в нем окончательно бессмысленны и смехотворны повторение, приращение, исчезновение, превращение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24