Когда они убрали со стола и вымыли посуду, она осторожно предложила:– Солнце село, и стало довольно прохладно. Если ты разожжешь камин, мы бы могли поработать в гостиной.– Не возражаю, только сначала принесу дрова, те, что я наколол.Она сварила кофе и понесла его в гостиную. За широким окном догорал закат, выделяясь багровой полосой на фоне скалистого горизонта. И ни одного огонька вокруг. Что и говорить, они проделали длинный-предлинный путь от Лос-Анджелеса.Кензи включил настольные лампы и подбросил дров в камин, где уже потрескивали первые поленья.– Обожаю запах горящего дерева, – заметила Рейн, потянув носом. – Запах Южного Запада. Хвоя, смола…– Джим Грейди подобрал несколько сортов дерева для растопки. Кедр, можжевельник, мескитовое дерево. Они горят слишком быстро, но зато запах действительно потрясающий. – Он потягивал кофе, свет пламени падал на его лицо.– Ты, может быть, не чувствуешь свое лицо по-настоящему своим, – робко произнесла она. – Но напрасно… многое осталось. Пластические хирурги не изменили ни форму черепа, ни линию роста волос, ни текстуру кожи. Красивые зеленые глаза, которые явились причиной всех неприятностей с Найджелом Стоуном, разумеется, тоже твои.Он встал и посмотрел в круглое зеркало, которое висело над камином.– Если бы я сам выбирал пластического хирурга, было бы по-другому. Орудовать над моим лицом без моего участия… отвратительно. Каждый раз, когда я смотрю на себя, я вспоминаю, насколько беспомощен я был тогда.– Это ужасно – быть ребенком и не контролировать свою жизнь, – согласилась она. – Правда, такое возможно и при умных, любящих родителях. Но теперь ты не беспомощен, Кен, ты волен сам выбирать: работать тебе или нет, какие роли играть, жить где хочешь и как хочешь. Никто не может управлять тобой.– Никто? – Он покосился на нее, перехватив Дымка, который проявлял излишний интерес к огню. Закрыв камин металлической решеткой, он спросил: – У тебя есть чистая тетрадь? Я хотел бы начать свои записи.Они провели тихий вечер, занимаясь каждый своим и сидя друг против друга у камина. Рейни трудилась над перечнем недоделок в фильме, а Кензи писал. Его синяя ручка путешествовала со страницы на страницу. Часто во время паузы он останавливался и долго смотрел на пламя, или поглаживал одного из котят, или поднимался подбросить дров в камин. Его профиль был словно вытесан из гранита, и он молчал… но продолжал писать.После того как Рейн закончила свою работу, она неохотно поднялась, взяла другую тетрадь и начала свою исповедь. Откуда начать? Она задумчиво грызла конец ручки. Может быть, придерживаться хронологического порядка? Или писать выборочно – то, что придет на ум? И что именно нужно вынести на поверхность?Она коснулась ручкой бумаги и не заметила, как начала писать: Ребенком в доме матери я всегда чувствовала, словно воспитывала себя сама, несмотря на нянь, экономок и разных прихлебателей. Как Клементина, они приходили и уходили, хотя мама в конце концов возвращалась. Лолли – моя любимая няня… Она обещала устроить мне необыкновенный день рождения, когда мне исполнится пять лет, с клоунами и шарами. За неделю до этого у нее возник спор с Клементиной, и Лолли страшно рассердилась. Помню, как потом она собирала вещи, а я тихо плакала в ее комнате. Она обняла меня, сказала «будь хорошей девочкой» и ушла. И никакого дня рождения… Клементина улетала петь большой концерт в Центральном парке. Она принесла мне музыкальную шкатулку с балериной, которая делала пируэты, когда играла музыка. Но в мой день рождения Клементина даже не позвонила.
Рейни остановилась, чувствуя обиду, словно это случилось вчера. В одно мгновение она снова превратилась в пятилетнюю девочку, которая горько плакала в постели, потому что никто не вспомнил о ее дне рождения. Она заплакала бы и сейчас, если бы Кензи не лежал на софе и не писал в тетради о своей жизни. Это было в сто раз хуже, чем забытый день рождения. Неудивительно, что я росла сама по себе. На кого я еще могла положиться? Я по-настоящему никому не доверяла. Мои подруги Вэл, Кейт, Рейчел и Лорел… Эти отношения были равноправные, но я не верила Клементине. Ни своей бабушке, ни деду, ни Кензи… Никому, кто мог бы принять на себя ответственность за меня.
Она пожевала конец ручки, размышляя, прежде чем продолжить. Я не доверяла им, потому что была уверена, что этого не следует делать. Доверие делает нас уязвимыми. Но может ли быть настоящая близость между людьми без уверенности в их надежности? Недоверие вовсе не означало, что я боялась, как бы меня не обидели, но гарантировало, что у меня никогда не будет полноценных отношений. Классический пример: будучи замужем, я каждый день ждала, когда этот брак закончится.
Она криво улыбнулась.Нужно работать над этим.То, что она смогла улыбнуться, доказывало правоту Тома: ее откровения на бумаге помогли ей построить невидимую стену между своим прошлым и сегодняшним днем. Она не была больше одинокой пятилетней девочкой, нет, теперь она взрослая женщина, оглядывающаяся на свое детство с сочувствием и жалостью. Несмотря на неумелое материнство Клементины и злость, которую я испытывала по отношению к ней, я ее безумно любила. Иногда она проводила со мной много времени. Любящая, веселая, красивая. Уставшая от своего таланта и демонов, которые преследовали ее. Покойся в мире, мама. Я знаю, что ты делала все, что могла. Ты не сумела устроить даже свою жизнь, не говоря уж о моей.
Она смахнула набежавшие слезы. Потом погладила котенка по спинке. Эти маленькие существа здорово успокаивают.Она уже хотела пойти спать, когда Кензи поднялся и подошел к камину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117