— Вы здесь, Сара! Дорогая моя Сара! Каким образом вы здесь?
Сара не тотчас ответила. Она была занята переливанием молока в кастрюлю.
— Вы, вероятно, желаете завтракать? — сказала она наконец.
— Правда, Сара, я голодна. Но в особенности я счастлива, так счастлива, что нашла вас.
Сара подошла к очагу и поставила свою кастрюлю на горящие уголья.
— Большой горшок не стоит там, где я поставила его, — заметила она.
— Я сняла его с огня, Сара.
— Вы плохо сделали. Овощи не сварятся.
— Я думала, что хорошо делаю. Мне казалось, что вода слишком сильно кипела. Я не знала.
— Надо было знать, — просто сказала Сара Пратт.
Она стояла перед очагом, опустив голову. Пламя освещало ее прекрасный бесстрастный восковой лоб.
На поверхности молока образовалась желтая пенка. Она вздулась, лопнула и дала вылиться белой пене.
— Возьмите чашу, вон там, на буфете, — приказала Сара.
Она наполнила принесенную Аннабель чашу, потом отрезала большой ломоть хлеба, намазала его маслом и протянула ей.
— Кушайте.
— А вы, Сара?
— Я уже позавтракала, — ответила она.
Аннабель не решалась задать еще вопрос. Наконец, решилась.
— Не нужно ли приготовить еще чашку?
— Вторую чашку? А для кого?
— Но... для пастора.
— Не надо, — сухо сказала Сара Пратт. — Он уже позавтракал тогда же, когда и я... Здесь рано встают, знаете ли, — прибавила она.
Аннабель, смущенная, стояла перед своей дымящейся чашкой.
— Кушайте, ведь вы голодны, — проговорила Сара, вздергивая плечами.
И, повязав сверх своей черной юбки синий передник, она принялась чистить картошку. Постучали.
— Войдите, — сказала Сара.
Это снова был разносчик писем.
— Миссис Гуинетт? — с порога спросил он.
Обе женщины одновременно поднялись со своих мест. У письмоносца были в руке прежние два письма.
— Давайте, — промолвила Сара.
И взяла их у него. Он поклонился и вышел, но предварительно бросил строгий взгляд на Аннабель.
— Вы позволите, не правда ли? — сказала Сара.
Она вскрыла печати и стала читать. Аннабель сильно побледнела.
— Эти письма... — пробормотала она.
— Ну, что же, — спросила, не прерывая чтения, Сара. — Я читаю их.
— Вы их читаете!..
— Я их читаю, потому что они мне адресованы.
— Они вам адресованы?!.. Но, Сара, ведь они адресованы миссис Гуинетт.
— Конечно, конечно, — сказала Сара. — Адрес неполный; там должно было значиться: миссис Гуинетт номер один. Но вы понимаете, что у меня еще не было времени известить моих корреспондентов о новом браке моего мужа.
— Вашего мужа?
— Нашего мужа, если вам это больше нравится, дорогая Анна.
— Нашего мужа! — повторила Аннабель.
Она стояла. Теперь подошла к Саре. Сара спокойно смотрела, как она приближалась к ней; не переставая чистить картофелину, которую держала в руках.
— Где он? — резко спросила Аннабель.
— Кто, он?
— Он, пастор!
— Если вы говорите о Джемини, — небрежно сказала Сара, — то перестаньте величать его титулом, которым его больше величать не надлежит. Надеюсь, впрочем, что он скоро получит другой, более важный, более соответствующий его дарованиям, которые, действительно, исключительны.
— Я вас спрашиваю, где он?
— Вы спрашиваете и не даете мне даже времени ответить вам. Сейчас он в скинии, вместе с Кимбеллом, Уэлзом и двенадцатью апостолами. Президент Брайам, увлеченный его качествами, о которых я сейчас говорила вам, а также его нашумевшим обращением, желает, чтобы его посвящение в теологические таинства было обставлено таким образом, чтобы как можно скорее возможно было дать ему высокое назначение. Если Брайам Юнг будет на этом настаивать, то наш Джемини раньше чем через месяц будет принят в орден Мельхиседека. Попасть в орден Мельхиседека в тридцать четыре года! Подумайте-ка об этом, сестра моя! Только Хайрем Смитт, родной брат пророка Брайама, Кимбелл и великий Ореон Пратт, мой дядя, удостоились в этом возрасте такой чести. Сознайтесь, дорогая Анна...
— Запрещаю вам называть меня так! — горячо вскричала Аннабель.
— Как вам угодно, — холодно сказала Сара. — В таком случае, я буду называть вас миссис Гуинетт номер второй, заметив вам, впрочем, что ваши теперешние разговоры плохо вяжутся с выражениями дружбы, которые вы сейчас вот расточали мне, раньше чем стали задавать все эти вопросы.
Аннабель разразилась долгим отрывистым хохотом.
— Эти вопросы, эти вопросы! Но, несчастное создание, неужели вы хоть одну минуту допускали, что я такая дура, что заранее не знала уже всего, слышите, всего того, что вы рассказали мне?
И она медленно вышла, бросив на свою собеседницу вызывающий взгляд.
В комнате, где инстинктивно спряталась Аннабель, убежав из кухни, было темно, день склонялся к вечеру. Сперва она, рыдая, бросилась на постель. Но эта неубранная постель с воспоминаниями, которые вызывала в ней каждая складка измятых простынь, тотчас же внушила ей ужас.
Во время ее отсутствия в комнату был внесен маленький чемоданчик. Он стоял там, одинокий, среди комнаты. Чемодан из виллы: на нем был еще приклеен ярлычок, написанный рукою отца д’Экзиля:
Миссис Ли, Сен-Луи, через Омагу.
Аннабель села на этот чемодан, оперлась локтями в колени, а подбородок положила на ладони. И так просидела целый день, не двигаясь и не пролив ни единой слезы. И мало-помалу прокрался сквозь затуманенные стекла серый пепел вечера.
Свет вращается вокруг нас, и сидишь один во враждебной комнате. Чего ждать от света и от жизни? Человек пресыщен и знает все. Он ничего не желает, кроме... может быть, смерти... Но это есть как раз та единственная вещь, которой еще боишься. Ах! солнце, милый, божественный лик, видеть тебя в последний раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61