.. Если бы Аннабель была из тех, кто обладает удивительным мужеством, и могла лишить себя жизни, она, конечно, в такую минуту приняла бы это решение.
Ночь. Теперь уже полная ночь. Потом на полу обозначилась бледная лунная полоска. Лучше, чем днем, видны тысячи мелочей на паркете, атомы пыли, желобки, которые все пересчитываешь, бескрылого клещика, ползающего и исчезающего в черной части комнаты, с которым так охотно исчез бы, если бы мог решиться...
Маленькие часики Аннабель идут еще. Они идут только двадцать четыре часа, а хозяйка завела их вчера в шесть часов, перед церемонией, на которой председательствовал зловещий брат Мердок. А они показывают уже девять часов. Ах, заведем же их поскорее, а то они еле-еле тикают, и, того и гляди, они умолкнут.
Девять часов! Девять часов! Он не придет. К чему же все фразы, придуманные Аннабель, пока она сидела на чемодане, чтобы заклеймить этого негодяя. Половина одиннадцатого. Она разражается хохотом. Она поняла. Она вспомнила. Гуинетт честный мормонский супруг. Сегодня день Сары.
Святые Последнего Дня должны отдаваться по очереди каждой из своих жен, за исключением воскресенья, дня Господа, когда они, подобно ему, наслаждаются заслуженным отдыхом. А ночь с понедельника на вторник, самая интересная, самая плодотворная, по праву принадлежит супруге номер первый, вроде Сары Пратт, Сары Гуинетт. Аннабель Ли, нет, Анна Гуинетт считает по пальцам. В понедельник — Сара; во вторник — она; в среду — Сара; в четверг, вчера, день их свадьбы — она, Анна; сегодня, в пятницу — Сара; завтра, в субботу, она, Анна, будет иметь честь попасть в объятия их нелицеприятного супруга. Если только до этого времени у нее не найдется мужества... Одиннадцать часов. Большой плащ Аннабель все еще на стуле, куда вчера вечером его кинул Гуинетт. Молодая женщина закутывается в него. Луна обошла кругом дома. Теперь она с другой стороны освещает пустой коридор. Боже, как скрипят ступеньки этой лестницы!
Аннабель дошла до выходной двери. В темноте возится она с тяжелыми, замыкающими ее цепями. Она чувствует в себе необыкновенную нервную ловкость. Если лестница была шумлива, дверь эта, напротив, молчалива. Вот Аннабель уже на улице, одна в городе Соленого Озера.
Резкий, холодный воздух. Кучи черных домов. Мимо проходят тени с бледными фонарями под пелеринами. Одно место узнает наконец Аннабель; отель Союза. Зайдет ли она и попросит ли у судьи Сиднея стакан портвейна, который он предлагал ей менее трех месяцев тому назад, в день прибытия американских войск? Сколько с тех пор произошло событий! Нет, сегодня вечером Аннабель зайдет не в отель Союза.
Вот она перед другим тяжелым зданием. На печальном ветру треплется флаг. Под треугольным фонарем можно различить голубую материю, покрытую белыми звездами. Ах! это дворец губернатора Камминга. Часто останавливалась у этого подъезда коляска Аннабель, часто... но все-таки менее часто, чем коляска губернатора у уютной и счастливой виллы Аннабель Ли.
Зайдет ли она на этот раз? Да, она вошла.
В маленькой передней дремлет нечто вроде желтолицего швейцара. Чего хотят от него?
— Хочу видеть губернатора Камминга.
— Так поздно! Лучше было бы вам спать в своей постели.
— Ступайте все-таки. И назовите ему мое имя. Тогда увидим.
Недоверчивый, но осторожный человек пошел. Аннабель осталась одна. Вдруг она обратила внимание на свои башмаки. Ее изящные, темно-коричневые с золотистым отливом башмаки были совершенно вымазаны грязью, так же, как и ее платье. А губернатор Камминг так деликатно ухаживал за нею! И рассказать ему... Ах! лучше тысячу раз... Уже темная улица поглотила ее.
О ночь, зловещая ночь! Какой-то человек пристал к Аннабель. Сжав зубы, он нашептывает ей бесстыжие предложения. Нечего сердиться, что же делать! И потом у мормонских холостяков так мало развлечений в этом скромном городе. Она проходит мимо дома, в нижнем этаже которого сверкают освещенные окна. Аннабель прижалась угрюмым лицом к стеклу. Там сидели веселые люди. Они сидели за столом, установленным едою, и пели духовные песни.
Приходите христианские и языческие секты,
Папа, протестанты и священники,
Поклонники Бога или дагона,
Придите на благородный банкет свободы.
Там есть патриарх, его жены и маленькие белокурые детки с розовыми личиками. Ах! можно быть счастливыми и в земле мормонов. Аннабель с утра ничего не ела. Если она войдет, может быть, ей дадут гусиную лапку.
Но зачем нищенствовать, когда у нее в кармане жакетки две, три, четыре золотых монеты? Аннабель сосчитывает их при свете желтого стекла. Можно же поесть в городе Соленого Озера, если иметь деньги, особенно в такую ночь, которая кажется праздничной.
Опять темный лабиринт улиц, и опять свет. На этот раз лавка, это настоящая лавка. На окнах холщовые, красные с белым, занавески. Это лавка. Но что же там в самом деле продают? Ах, не все ли равно! Лишь бы это были съедобные вещи. Аннабель входит. Сморщенная старуха вяжет там. При виде входящей Аннабель она кладет в сторону свое вязанье.
Испуганная Аннабель молчит.
— Гм! гм! — произносит старуха.
В глубине лавки полуоткрыта дверь, и оттуда слышатся странные звуки. Аккордеон. Музыка пьяных.
— Здесь у вас весело, — бормочет Аннабель.
— Мы имеем право на это, — сухо говорит старуха. — Сегодня годовщина открытия Орима и Томима Джозефом Смитом. Церковь одобряет эти празднества, даже предписывает их.
— Я есть хочу, — сказала Аннабель.
— И пить тоже, держу пари. Пройдите туда. Вы будете есть и пить, и не одна, моя красавица. Одиночество не для молодых и красивых девушек. Цена всего два доллара, которые вы скоро сумеете вернуть себе, но, конечно, при условии не устраивать скандала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61