Я жду в машине.— А мы разве на машине поедем?— Конечно. Почему бы и нет?— Ну ладно.Иджи не стала говорить, что в пять утра прокралась в комнату Джулиана и стянула у него из кармана штанов ключи от машины. Вот почему надо было поскорее убраться из дома, пока он не проснулся.Они поехали к местечку, которое Иджи присмотрела давным — давно: неподалеку от озера Дабл-Спрингс, с водопадом и кристально чистым ручьем, на дне которого лежали коричневые и серые камешки, круглые и гладкие, как перепелиные яйца.Иджи достала из машины одеяло и корзинку с едой. Вид у неё был загадочный. Немного погодя она сказала:— Руфь, если я тебе кое-что покажу, клянешься не рассказывать об этом ни одной живой душе?— Что значит «кое-что»?— Но ты клянешься, что не расскажешь?— Клянусь. А что ты мне хочешь показать?— Кое-что.Иджи достала из корзинки пустой стеклянный кувшин и сказала:— Пошли.Они отправились в глубь леса. Наконец Иджи ткнула пальцем в дерево:— Вот.— Что — вот?— Вон тот большой дуб.— А-а.Иджи взяла Руфь за руку, отвела на сто футов от дерева и сказала:— Теперь стой на месте и, что бы ни случилось, не двигайся.— А ты что собираешься делать?— Не важно. Главное, смотри на меня, ладно? И тихо. Чтобы никакого шума, ясно?Иджи, босая, медленно пошла к дубу, на полдороге она обернулась проверить, смотрит ли на неё Руфь. Не доходя футов десяти до дерева, она снова оглянулась и убедилась, что Руфь смотрит. А потом случилось удивительное. Очень медленно, на цыпочках, она подкралась к дубу, издавая при этом нежное гудение, и сунула руку с кувшином в дупло.Внезапно Руфь услышала такой звук, будто рядом включили бензопилу. Небо почернело от огромного роя разъяренных пчел, хлынувших из дупла. В одно мгновение Иджи облепили тысячи пчел. Но она стояла как ни в чем не бывало и через минуту медленно вытащила руку с кувшином из дупла и не спеша двинулась обратно, продолжая негромко гудеть. Пока она шла к Руфи, почти все пчелы улетели. Плотный черный слой на глазах распался, и из-под него появилась улыбающаяся Иджи, целая и невредимая, с кувшином, полным дикого меда.Она протянула кувшин Руфи:— Вот, мадам, это вам.Руфь, напуганная до смерти, тихо опустилась на землю и заплакала.— Я думала, тебе конец! Зачем ты это сделала? Они же могли закусать тебя до смерти.Иджи поморщилась:— Ой, только не реви. Ну прости, пожалуйста. Ты что, меда не хочешь? Я же для тебя старалась. Не плачь, ну! Ведь все в порядке, я часто так делаю, и ни разу меня не ужалили. Честно. Ну вставай, дай я помогу тебе, ты вся перепачкалась.Она достала из заднего кармана брюк некогда голубой платок и протянула Руфи. Руфь никак не могла унять дрожь, но все же поднялась, высморкалась и отряхнула платье.Иджи хотелось развеселить её.— Ты только подумай, Руфь, ведь я никогда раньше не делала этого ради кого-то. И никто на свете, кроме тебя, не знает, что я это умею. Я хотела, чтобы у нас была общая тайна.Руфь молчала.— Ну пожалуйста, не сердись на меня1— Не сердись? — Руфь обняла Иджи: — Ох, Иджи, я не сержусь. Я просто не могу представить, как буду жить, если с тобой что-нибудь случится. Правда!У Иджи сердце застучало так, что чуть не выскочило из груди.Когда они съели цыпленка, картофельный салат, печенье и почти весь мед, Руфь прислонилась спиной к стволу, а Иджи положила голову ей на колени.— Знаешь, Руфь, ради тебя я могла бы убить. Любого, кто тебя когда-нибудь обидит, я сразу убью и никогда не пожалею об этом.— Ой, Иджи, что за ужасы ты говоришь!— Никакие не ужасы. Мне кажется, лучше убивать из-за любви, чем от ненависти. Ты не согласна?— Я думаю, что вообще не надо никого убивать, ни по какой причине.— Ладно, тогда я бы умерла ради тебя. Как ты думаешь, можно умереть ради любви?— Нет, нельзя.— А в Библии написано, что Иисус Христос умер ради любви.— Это другое дело.— Ничего не другое. Я согласна умереть хоть сейчас. Была бы единственным в мире покойником с улыбкой на лице.— Не говори глупостей.— Но я же могла сегодня умереть, разве нет?Руфь взяла её за руку и улыбнулась.— Моя Иджи — заклинательница пчел.— Я — заклинательница пчел?— Ты — заклинательница. Я слышала, что такие люди бывают, но видеть не доводилось.— А это плохо?— Не-ет, это прекрасно! Разве ты не знаешь?— Вообще-то я думала, что это со мной что-то не то, может, я псих какой-то.— Нет, это замечательно. — Руфь наклонилась и прошептала ей на ухо: — Заклинательница пчел, вот ты кто, старушка Иджи Тредгуд…Иджи улыбнулась и посмотрела в чистое синее небо, и глаза у неё тоже стали синими. Она была так счастлива, как теплым летним днем могут быть счастливы только влюбленные. ПОЛУСТАНОК, ШТАТ АЛАБАМА 29 августа 1924 г.
Забавно получается: многие живут рядом с человеком и не замечают, в какой момент они начали любить его. Про себя Руфь знала это с точностью до минуты. Она полюбила Иджи, когда та улыбнулась ей и протянула кувшин с медом. Чувства, которые Руфь старательно прятала, о которых старалась не думать, внезапно нахлынули на нее, и в этот миг она поняла, что любит. Поэтому и заплакала тогда. Никогда она не испытывала ничего подобного, и скорее всего, больше никогда не испытает.А теперь, месяц спустя, из-за этого ей приходится уезжать. Иджи совсем девчонка, шестнадцать лет, она вряд ли соображает, что говорит. Она не понимает, о чем просит, умоляя Руфь остаться жить с ними. Но Руфь-то все понимала и сказала себе: уезжай, и чем скорее, тем лучше.Она не знала, почему ей хотелось быть рядом с Иджи — только с Иджи и ни с кем другим. Хотелось — и все тут. Она молилась об этом, плакала, просила, но, как ни крути, ответ был один: надо ехать домой и выходить замуж за Фрэнка Беннета — молодого человека, с которым она обручена — и попытаться стать хорошей женой и матерью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91