Ссутулившись на корме, Эмиен плотнее закутался в плащ. Чем выше поднималось солнце, освещая скалы, на которые пинас чуть не налетел ночью, тем сильнее Эмиена охватывал страх. Остров поднимался из моря, как массивное чудовище, берег обрамляли небольшие скалы, а над ними вздымались утесы, уходя под самые небеса. По склонам сбегали водопады, над которыми белыми хлопьями реяли чайки. Внизу на изрезанный берег накатывал прилив, там из воды торчали костяшки рифов, окруженные тучами брызг. Эмиен порылся в рундуке, нашел подзорную трубу и внимательно осмотрел кипящие буруны, ужасаясь тому, как близко этой ночью они были от крушения.Как юноша ни вглядывался, он не мог отыскать между рифами прохода. Тогда он повернулся и посмотрел на море. Туман рассеялся, на юго-востоке виднелись голубые холмы других островов. Эмиен сложил трубу и решил посоветоваться с Татагрес.Женщина сидела, прислонившись к грот-мачте; ее влажные волосы спутал ветер, сквозь изодранную блузу виднелась когда-то нежная кожа, теперь покрытая пятнами солнечных ожогов. Вокруг закрытых глаз темнели круги. Было видно, что Татагрес очень устала, и Эмиен заколебался, не решаясь ее разбудить, но мгновение спустя она заговорила сама, хотя так и не шевельнулась:— Мальчик, если хочешь что-то мне сказать, говори.Эмиен удивленно вздрогнул.— Госпожа, мы стоим на якоре у северо-восточного берега Скейновой Границы. Иннишари от нас в семнадцати лигах к северу, но ветер не попутный.Татагрес открыла фиалковые глаза и раздраженно сощурилась. Она промолчала, и от ее молчания по спине юноши пробежал холодок.Эмиен стукнул костяшками пальцев по металлу подзорной трубы. Он уже давно покинул Имрилл-Канд и больше не ощущал себя неуклюжим рыбацким сыном, поэтому не дрогнул и не выказал неуверенности.— Госпожа, я не стал бы вас попусту беспокоить, но бочонки на пинасе пусты. Нам нужна вода, однако вряд ли было бы разумно попытаться причалить здесь. Если вы пройдете на корму, то увидите сами, насколько это опасно.Он протянул руку и помог ей встать. Тяжелые испытания не заставили Татагрес потерять свое изящество: она по-прежнему двигалась с грацией пантеры, а худоба лишь подчеркивала гибкие линии ее тела. Эмиена охватила дрожь желания, и, смутившись, он пропустил женщину вперед. Матросы тоже провожали колдунью глазами, как голодные псы, и юноша почувствовал, как в нем просыпается ревность. Ему вдруг захотелось, чтобы Татагрес приказала отплыть на Иннишари, плевать, что у них не осталось воды!«Пускай матросы гребут, пока не свалятся замертво!» — мстительно подумал Эмиен, забыв, что еще неделю назад ему и в голову не пришло бы предъявлять права на хозяйку.Татагрес остановилась на корме, взявшись за бакштаг, чтобы сохранить равновесие, и стала напряженно всматриваться в берег Скейновой Границы. Эмиен, встав рядом с ней, тоже принялся вглядываться в перекатывающиеся через рифы волны и вскоре забыл о матросах. Снова подул свежий ветерок, морская пена под солнечными лучами сверкала, как украшенное блестками кружево. Но моряку за этой красотой виделась смертельная опасность: из-за ветра и скал к берегу невозможно будет причалить без риска. Эмиен знал, что им ничего другого не остается, кроме как отплыть и поискать более подходящую пристань, и осознание этого лежало на его плечах тяжким грузом. Больше всего его угнетали трудности, которые поджидали и без того измученных гребцов. Теперь он смотрел на возможность потерять хотя бы одного человека не как на неизбежную для общего блага жертву, а как на трагедию.Чувствуя укоры совести, Эмиен уставился на свои руки, как будто хотел найти на покрытых волдырями ладонях ответ на мучившие его вопросы.— Госпожа… — начал было он.Татагрес повернулась к нему, и юноша не сразу поверил своим глазам: лицо хозяйки сияло от радости, в глазах ее горел вызов более жгучий, чем вожделение.— Немедленно веди пинас к берегу, — велела она твердо.Эмиен приоткрыл рот, от ужаса растеряв все слова.— Слышал, что я сказала? — Татагрес, наклонившись, заговорила ему прямо в ухо, и от ее близости Эмиену стало не по себе. — Покажи, что ты годишься в командиры! Или будешь и дальше дрожать за жизнь черни, которая тебе служит?Юноша сжал зубы. Татагрес издевалась над ним: после шторма, посланного Анскиере, она назначила его капитаном пинаса просто ради развлечения. А теперь, как кошка, которой наскучило играть с мышью, решила растоптать его гордость. Татагрес было мало, что гордыня Эмиена стоила жизни его сестре… Нет, эта мысль была слишком горька, чтобы останавливаться на ней!Эмиен глубоко вздохнул, чувствуя, как в нем закипает гнев.— Госпожа, — сквозь зубы ответил он, — если вы того желаете, я причалю.Забыв о сострадании, он сорвал с пояса веревочный бич и двинулся на нос, не замечая, что один из людей на пинасе следит за его действиями еще внимательнее, чем Татагрес.На носу гигантским стервятником примостился Хеарвин; откинув капюшон с лысой головы, колдун наблюдал, как Эмиен ударами бича загоняет матросов на весла. Ветер уносил звуки прочь, узловатая веревка хлестала по телам почти бесшумно, что придавало всей сцене оттенок нереальности, напоминая волшебнику череду видений, давным-давно посетивших его во время большой церемонии Коридана в Ландфасте. Добиваясь от матросов послушания, юноша делал все, чтобы его они боялись больше, чем морской пучины. И шел он к своей цели с удивительной жестокостью. Хеарвин невозмутимо наблюдал за происходящим, пока Татагрес не опустилась с ним рядом; лицо женщины раскраснелось от возбуждения.— Ты добьешься того, что он потерпит поражение, — сухо заметил волшебник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121