– У Кремлевской стены.
– Заслужи сначала. В ту компанию ты пока не вхож.
Лещинскому очень не нравился тон Крестного. Обычно он был не то, чтобы повежливее, но как-то поспокойнее.
– Ну, раз поближе к Кремлю нельзя, давай в Серебряном. Надеюсь, в первом?
– В третьем, – отрезал Крестный. – И не забудь то, о чем не должен забыть.
«Деньги», – понял Лещинский.
– Не забуду, – буркнул Лещинский в пустой уже эфир, поскольку Крестного на связи уже не было.
Он достал из сейфа бутылку коньяка, плеснул себе в стакан. Руки дрожали.
«Шпана поганая, – думал Лещинский. – Гоняет, как мальчика.»
Коньяк его немного успокоил.
Конечно, если рассуждать здраво, без обиды, никакая Крестный не шпана. Ни по своему положению в криминальном мире, ни по своему развитию. В этом Лещинский давно уже убедился. Шпане явно не под силу то, что может Крестный. Он многое может. И ссориться с ним было бы очень глупо. И обида Лещинского прошла как-то сама собой. Ну что ж, что как мальчика. Ведь он по сравнению с Крестным и есть мальчик, ничего в этом нет обидного. Кто он? Фактически – дебютант. А Крестный? Как ни смотри – гроссмейстер.
По фене Крестный не ботает. По крайней мере, разговаривая с ним, Лещинский ни разу не поймал его не то что на жаргонной грубости, но даже на неправильном словоупотреблении. Какая уж тут шпана, Лещинского всегда не покидало ощущение, что он разговаривает с человеком не менее образованным, чем он сам.
В этом была какая-то загадка Крестного, которая Лещинского интересовала, как любая загадка, но особенно сильно не волновала, поскольку никак не затрагивала их общих с Крестным дел.
Но вот разговаривал он сегодня явно необычно. И место назначает странное. Что-то там у него случилось.
Лещинский перебрал все свои разговоры за последнее время, все важные контакты – все чисто. Он ни в чем перед Крестным не виноват.
Но ехать в Сосновый бор, да еще в третий! Там же пустырь сейчас, в мае. Да и добираться туда – о Боже!..
«Черт! Еще на вокзал надо успеть заскочить, – Лещинский сразу засуетился. – Какого ж хрена я сижу? Не успею...»
Успеть-то он почти успел. Ну, опоздал на четыре минуты. На Белорусском долго провозился, у камер хранения.
Четыре минуты – херня. Тем более, что Лещинский предчувствовал, что сегодня в любом случае, ждать придется ему. Может быть из-за того, что кобенился в разговоре с Крестным по телефону. Тому ведь тоже имидж надо поддерживать.
Поэтому, жарясь на солнце в пиджаке, Лещинский хоть и поругивал Крестного, особенно-то не усердствовал. Запала не было.
«Куда, на хер, денется? Придет. Деньги-то его, – лениво думал Лещинский, бродя по пляжу и ковыряя носами ботинок слежавшийся за зиму под снегом песок.
Минут через сорок своего ожидания он услышал шум моторки и сразу понял, что это за ним, поскольку направлялась она именно к тому месту, где он одиноко торчал на пляже.
Это ему совсем уже не понравилось.
«Ну – пижон! – подумал он о Крестном. – Это уж вообще херня какая-то...»
В моторке был, однако, не Крестный. Здоровый такой верзила в борцовской майке, предплечья у которого были толще, чем ляжки у Лещинского, а шеи не было вообще, так что золотая цепь, на которой висел крест граммов на двести, лежала у него на плечах, выпрыгнул из лодки и встал на берегу, молча и нагло уставясь на Лещинского.
Тому пришлось подойти.
– Лещ? – спросил верзила.
Лещинский открыл было рот, но снова его захлопнул и только кивнул.
– В лодку, – крест на груди колыхнулся, потому что гора мускулов показала головой на лодку, а из-за отсутствия шеи вслед за головой повернулось и все тело.
Лещинский понял, что из степеней свободы у него осталась только одна – свобода подчинения, та самая осознанная необходимость, смысла которой он никогда не понимал. Только теперь до него дошло.
Он молча прыгнул в лодку.
Верзила направил лодку в сторону четвертого Бора и Лещинский поначалу недоумевал – к чему весь этот цирк? Но когда они свернули в узкий проход, ведущий во внутренний борский залив, он не на шутку испугался. Зачем они едут в эту московскую глухомань? Ведь оттуда можно и не вернуться.
Моторка обогнула какой-то остров, свернула направо, затем налево, и Лещинский совсем перестал понимать, где они находятся и что происходит.
Он пытался мыслить логически, но страх, который расплескивался по его телу всякий раз, когда он оборачивался и видел сидящую на руле гориллу, которой ничего не стоило задушить его одной рукой, путал мысли и сбивал его на одно и то же – где Крестный? С тем, по крайней мере, можно разговаривать по-человечески. Объясниться можно. А что объяснишь этому питекантропу?
Лещинский передернул плечами. Верзила в борцовке всю дорогу молчал и смотрел ему в затылок.
У Лещинского просто с души отлегло, когда он увидел, что лодка направляется к пологому берегу, свободному от кустов. Метрах в десяти повыше, у нескольких чахлых березок, стоял «Форд» с открытыми дверцами.
Когда лодка ткнулась носом в берег, из «Форда» вылез Крестный и направился к воде.
Лещинский торопливо спрыгнул на песок. Он был рад Крестному, как родному, хотя и понимал, что весь этот театр затеян по его приказу.
Крестный махнул верзиле рукой, и моторка, развернувшись, стала быстро удаляться.
– Ну и что же все это значит? – спросил Лещинский.
Крестный стоял чуть выше Лещинского по склону, смотрел на него сверху, и Лещинскому приходилось слегка задирать голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Когда же он держал голову нормально, взгляд его упирался Крестному в грудь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60