А жратвы? А питья? А что будет при коммунизме? То-то.– Извините, какие еще будут ко мне вопросы? – не выдержал изнуряющего разговора Русич. Он отлично понимал: не для душеспасительной беседы пригласил его грозный Щелочихин. – Там третья линия контроля на ремонте, и я хотел бы…– Почему ты до сих пор не в партии? – Петр Кирыч впился в лицо Русича острыми сверлящими глазками. Переход в разговоре был столь неожидан, что инженер на мгновение опешил.– Как вам сказать… – замялся он. – Считаю, что еще не созрел.– Ты, брат, мне горбатого не лепи. И отговорку оппортунистов оставь для собутыльников. С пятым пунктом у тебя вроде бы в порядке, фамилия Русич. Из сербов, что ли?– Из русаков!– Порядочный человек нынче вне партии себя не мыслит, – продолжал Петр Кирыч. – Не идут в партию либо люди, у которых в биографии червоточинка, либо… те, кого не принимают. – Директор рассмеялся, считая шутку удачной.– Меня уже многократно проверяли, – спокойно отпарировал Русич, пытаясь быстрее завершить неприятный разговор, – анкету по третьей форме заполнял, на шестнадцати листах.– И что же?– Вроде все прошло. В белой армии не состоял, колебался вместе с партией.– Остроумно! – внезапно насупился Петр Кирыч. – Быстро ты, однако, осмелел. В кабинет вполз, как кролик перед забоем, а тут… За подобные хохмочки под моим кулаком тыщи умников гнили на чудной планете. Слышал, поди: «Магадан, Магадан, чудная планета»?– Еще бы. «Двенадцать месяцев зима, остальное – лето». – Русич пытался перевести разговор в шутливое русло, запоздало поняв, какую вредную и опасную фразу произнес. Стоит только директору сообщить куда следует, и… грехов потом не оберешься.– Галина Ивановна все еще не вернулась из командировки? – совершенно неожиданно сменил тему разговора директор.– Кажется, нет, – чужим голосом ответил Русич. «Черт побери, – изумился он, – откуда директор о Галине-то знает».– Н-да, счастье само по себе не приходит, – назидательно проговорил Петр Кирыч. – Его надобно выстрадать, выплакать, выгрызть. – И, не давая Русичу вставить фразу, начал доверительно рассказывать о собственных семейных передрягах, бросая временами многозначительные взгляды в сторону Нины Александровны. Оказывается, первая жена у него умерла рано, вторая покинула его, когда он получил назначение на Колыму. Третья супруга была из местных, магаданских, и имела два неоспоримых достоинства: мастерски готовила рыбу юколу и пила, не разбавляя, спирт. И еще она оказалась гордячкой, патриоткой – отказалась уехать из Магадана в Старососненск. А с последней женой не повезло: все время болеет, не встает с постели…Русич сидел словно на горячих угольях, упорно ловил себя на одной мысли: еще мгновение, будь что будет, он резко встанет, ничего не объясняя, и выйдет из «опочивальни» директора. Однако хитроумный Петр Кирыч чутко улавливал каждое изменение настроения и опережал противника на мгновение:– Ну, что опять напрягся? Расслабься. И слушай меня.– Вы не могли бы, Петр Кирыч, говорить со мной на «вы»? – Сквозь зубы процедил Русич.– На «вы» я говорю только с врагами, но… если желаешь, могу сделать исключение. Послушай. Ладно, послушайте, товарищ. Мир слишком прекрасен, чтобы без нужды делать друг другу гадости. Я пригласил вас сюда в ваших же интересах. Стоит ли за неумышленные ошибки отправлять человека за решетку?– Это что-то новое. – Русичу показалось, что он уже привстал со стула, но последняя фраза заставила его опуститься на жесткое сиденье.– Да-да, тюрьма, она, брат, всегда рядом с любым человеком. Не забывайте, у меня тысячи больших и малых забот, а я уделяю вам столько времени. – Петр Кирыч встал из-за стола, достал из холодильника бутылку «ессентуков», покрытую инеем, налил до краев шипучки, выпил. Повернул к Русичу каменное лицо. – А почему чай не пьете? Настоящий чай, индийский. – Вернулся на свое место, положил руки на стол. Смотрел на Русича и молчал. А тот опустил глаза. – Ну, все продолжаете мучительно гадать, к чему директор клонит? Кстати, любопытная деталь: в глубокой древности в Китае подозреваемый отвечал на вопросы следователя с сухим рисом во рту. Если этот рис во рту оставался сухим и во время допроса, человека обвиняли в ложных показаниях.– Весьма странно.– Объясню. При сильном волнении резко уменьшается слюноотделение, а волнуются люди особенно сильно, когда говорят неправду. Следовательно…– Извините, Петр Кирыч, к чему эти исторические примеры? Я далек от мысли говорить неправду. Моя жизнь – открытая книга.– Любой человек – книга, открытая не до конца. – Петр Кирыч побарабанил толстыми пальцами по столу. – От тюрьмы да от сумы не зарекайся. Скажу прямо: вы человек на заводе незаменимый, специалист высшего класса, я без вас как без рук. Но… поверьте, мне горько сознавать, что обстоятельства вынуждают меня отдать вас в руки правосудия. Закон превыше личных симпатий. Я не оговорился. – Директор тщательно отрепетированным жестом, не глядя на референта, протянул руку. Нина Александровна ловко вложила в нее тонкую красную папку. – Чтобы не толочь воду в ступе, ознакомьтесь с описанием своих «проколов».Русич не принял слова директора всерьез, лишь подумал про себя: «Щелочихин – действительно непредсказуемая личность, коль может так жестоко шутить». Однако рука почему-то словно задеревенела, никак не мог дотянуться до красной папки… * * * До начала радиосвязи оставалось еще около сорока минут. Разлинованная тетрадка, остро заточенные карандаши лежали на столе. Чтобы скоротать время, Павел Субботин включил телевизор. На экране появилась знакомая картинка – генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев встречался с каким-то зарубежным деятелем, целовал его прямо в губы, отчего лицо деятеля выражало откровенное удивление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114