В самом деле? Ты, наверное, думаешь, что я очень глупая, Дэн, если я не вижу тебя насквозь. Я хотела прекратить ворошить прошлое. Я поняла, какой вред могу этим принести, и сказала тебе, что хочу остановиться. А что сделал ты? Ты нашел другой способ продолжать наблюдать за мной – наверное, в надежде, что я переменю решение, или, если бы я так не сделала, у тебя все равно бы сохранилась связь, чтобы получить очередное приглашение на обед. Что ж, позволь мне сказать: ты поступил презренно! – Она умолкла, трепеща от гнева.
– Джулиет, послушай меня минутку.
– Нет! Я звонила не для того, чтобы слушать. Я позвонила, чтобы сказать, что о тебе думаю. И также предупреждаю: если ты опубликуешь хоть одно слово – хоть одно слово о моей семье, – тогда я лично всем расскажу, что ты за человек.
– Джулиет!
– До свидания, Дэн. – Она швырнула трубку. Ее трясло с головы до ног, и некоторое время она постояла, сжав кулаки, выжидая, пока спадет гнев. Потом поток жалости залил ее.
О Дэн, Дэн, почему все оказалось такой загадкой? Как я могла быть такой дурой и поверить, даже на минуту, что между нами происходило что-то особенное?
Слишком поздно. Теперь все кончено. Слава Богу, она не дала ему ничего, что могло бы послужить материалом для его презренного отчета или как там он это называет. Слава Богу, единственный человек, которому она сделала больно, была она же сама.
Дебора захватила сумочку, что брала с собой, в свои верхние апартаменты, закрыла за собой дверь и тяжело привалилась к ней.
Ей было так неприятно говорить Джулиет о Дэне Диффене, но у нее действительно не было другого выбора. Этот человек был опасен, он пытался втереться в доверие Джулиет, и Дебора тревожилась, что он уже мог у нее кое-что вызнать.
Она прижала руки к лицу и под пальцами закрыла глаза. Как только Джулиет упомянула джерсийский ночной клуб «Лилия», она поняла, что с ней кто-то говорил. Это было не тем местом, которое Джулиет могла бы сама по себе посетить. Она была слишком хорошо воспитана и свысока относилась к подобным заведениям, даже не осознавая этого именно в силу своего воспитания. У Джулиет лоск не был поверхностным, она была рождена в богатстве, росла с чувством собственного достоинства и данных от Бога прав на особые привилегии. Дебора почувствовала укол зависти. Она вот уже почти двадцать лет жила светской жизнью и все же в глубине души не чувствовала себя в безопасности. Она больше не допускала глупых ошибок, не нарушала этикет, всегда говорила правильные вещи и правильно же поступала и казалась уравновешенной, элегантной, искушенной и полностью уверенной в себе. Но она всегда была актрисой, хотя ни разу нога ее не ступала на сцену: она всегда умела прятать в глубине души свои истинные чувства. Ее беззащитность была запрятана глубоко внутри нее, она жила той ролью, что играла все эти годы, и почти полностью воплотилась в нее. Но если копнуть глубже, старые страхи снова стали бы реальными, как всегда, и, возможно, еще более острыми сейчас, когда ей было что терять.
Дебора вздрогнула. После всех этих лет она сочла, что все тайны ее прошлого надежно спрятаны, но сейчас она видела, как легко можно откинуть иллюзорную завесу и открыть таящуюся под ней истину. Дэн при помощи Джулиет раскапывал прошлое, чтобы попытаться разрешить загадку убийства. Продолжая в том же духе, он легко мог выведать тайны прошлого Деборы, которые она так тщательно пыталась скрыть, тайны, которые могли бы повергнуть в шок ограниченный Джерси и смутить семейство, частью которого она сейчас была.
Она выпрямилась, выскользнула из жакета и повесила его в один из гардеробов, которые целиком занимали одну из стен. На двери было прикреплено зеркало; закрывая дверь, она обратила внимание на свой измученный, затравленный взгляд. Ей пришлось взять себя в руки – только один этот взгляд мог бы поведать миру, что здесь что-то не в порядке, но она не знала, как сдерживать себя дальше.
Ощущение полной беспомощности – мощное, порывистое, как приливная волна, угрожало поглотить ее и увлечь назад, сквозь годы. Ей показалось, что образ, увиденный в зеркале, видоизменился, черты лица стали моложе, заостреннее, глаза более настороженными. Они не смягчены розовато-коричневыми тенями, как сейчас, но подчеркнуты черным и окаймлены колючими ресницами, рот был мягче, полнее – с нежно-розовой, а не теплой персиковой, как сейчас, помадой. Она коснулась своих волос, и ей показалось, что она ощущает ломкость от постоянного обесцвечивания вместо кондиционирования в салоне. Она почти ожидала, что ее сшитая у дорогого кутюрье одежда превратится, подобно платью Золушки в полночь, в дешевую мини-юбку или брюки в психоделических картинках начала семидесятых.
В тот момент ей показалось, что Деборы Лэнглуа больше не существует. Вместо нее была Дебби Свифт, семнадцатилетняя девушка, испуганная и одинокая. Она думала, что все понимает, считала, что уже достаточно выросла, чтобы пустить свою жизнь по скоростной дороге. Как она ошибалась! А сейчас все это начиналось снова, прошлое кружилось в ней, как ураган, и увлекало ее – испуганную, беспомощную – с собой.
Дебора закрыла глаза, пытаясь прогнать эти видения, но было слишком поздно. Прошлое, которое она так отчаянно старалась забыть, обступило ее со всех сторон. И теперь она в такой же степени часть его, как была когда-то.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Лондон, 1971
– Эй, вы там! Сейчас же просыпайтесь! Здесь нельзя спать!
Она почувствовала на своем плече настойчивую недобрую руку, а голос был разочарованный, с уэстэндским акцентом и вместе с тем простонародный, кокни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182