Все, кто… и будете услышаны. Председательствует достопочтенный судья Луиза Карразерс».
Судья Карразерс вошла через боковую дверь, облаченная в черное. У нее были волосы того коричневатого оттенка, какой бывает у седеющей женщины, не решившей, краситься ли ей под брюнетку или под блондинку, тонкие черты лица, едва начавшие грубеть, и голос – хрипловатый и в то же время нежный, как у девушки. Из обилия черного цвета вздымался блестящий красный воротник шелковой блузки, и прежде чем сесть, она расправила его. Она налила стакан воды из черно-желтого пластмассового кувшина на столе, отпила глоток и потом, взглянув на пристава, кивком подала ему знак начинать.
– Обвинение готово? – спросил тот.
Риэрдон, и так сидевший, словно аршин проглотил, выпрямился еще больше.
– Обвинение готово.
– Защита?
– Защита готова, – немедленно отозвался Фиск.
Взгляд пристава на мгновение задержался на нем, затем он кивнул служащему, который медленно отворил тяжелую дубовую дверь по левую сторону.
Присяжные – семь мужчин и пять женщин – и два запасных кандидата вошли друг за другом, полные и худые, в джинсах и костюмах, все они беспокойно поглядывали на подсудимого, на судью, на публику, новообретенное чувство ответственности лишь слегка сдерживало их жадное любопытство. Когда они расселись по своим деревянным стульям, скрестив ноги и руки, все, кроме одной необычайно рослой женщины в широких серых фланелевых брюках, которая сидела, раздвинув ноги, судья Карразерс повернулась к ним.
– Добрый день, леди и джентльмены.
Присяжные под впечатлением от ее одеяния и от высоты, на которую ее возносило судейское кресло, поздоровались робко и нестройно.
Карразерс повернулась в сторону стола обвинения.
– Мистер Риэрдон, пожалуйста, начинайте.
– Благодарю вас, ваша честь.
Риэрдон встал – хрупкого сложения человек с короткими волосами пшеничного цвета и острыми чертами лица, человек, веривший в порядок, гармонию. За двадцать один год участия в судебных заседаниях он, абсолютист по натуре, умом смирился с нюансами и неясностями закона, с неизбежной относительностью вины и невиновности, хотя душа его до сих пор возмущалась против этого. Данное дело представлялось ему особенно отвратительным, все указывало на то, что защита, основанная на семейных обстоятельствах, роковым образом обернулась против самой себя, – этого он не понимал и не одобрял. Сам он девятнадцать лет состоял в браке с одной и той же женщиной, и хотя были разочарования, хронические болезни, бездетность, они в своей жизни исходили из того, что единственный правильный выбор – доброта. Вежливый, сдержанный, великодушный, он не пользовался среди коллег репутацией человека с чувством юмора. И еще он был одним из немногих членов коллегии адвокатов, не обладавшим политическими амбициями. «Что еще хуже, – сообщил своему клиенту Фиск, выяснив, с кем они имеют дело, – у него есть нравственные принципы, единственная вещь, которая опаснее честолюбия».
Риэрдон медленно подошел к присяжным. Он по очереди обвел их всех чистым и терпеливым взглядом, потом со скорбью покачал головой.
– Это одно из самых неприятных дел, какие только можно представить. Вы узнаете, как вечером 22 октября жертва, Энн Уоринг, была зверски убита в собственном доме в присутствии собственной дочери. – Он помолчал. – Она была застрелена вот этим человеком, Теодором Уорингом, – он указал прямо на Теда, и присяжные, последовавшие за ним взглядом, заметили промелькнувшее в глазах Теда потрясенное выражение, прежде чем ему удалось снова придать им невозмутимость. – Факты продемонстрируют, – продолжал Риэрдон, – что мистер Уоринг вошел в дом с заряженным ружьем и, поссорившись со своей женой, намеренно прицелился, выстрелил и убил ее. Как ни ужасно это само по себе, это еще не самое худшее, потому что убийство было совершено при свидетеле, его собственной дочери. Джулия Уоринг стояла всего в трех шагах от него, когда увидела, как ее отец вскинул ружье и прицелился. В отчаянной попытке спасти жизнь матери она бросилась на него, надеясь вырвать ружье, но, к несчастью, было слишком поздно. Мать застрелили у нее на глазах. Прошу вас, леди и джентльмены, задуматься и представить себе эту картину.
Он замолчал и прикрыл глаза, наглядно демонстрируя это всем, изобразив на лице болезненную гримасу, когда вернулся к своей речи.
– Речь идет о роковой потере самообладания, о вспыльчивом характере, ставшем причиной смертельного исхода. Это дело об умышленном убийстве, совершенном человеком, которого отвергла женщина. Человеком, которого, наконец, озарила внезапная невыносимая догадка о том, что ему никогда не удастся вернуть свою жену, и который не мог вынести мысли, что увидит ее с кем-то другим. Человеком пьяным. Человеком без совести и раскаяния. Человеком, который, как вы узнаете, славится своей вспыльчивостью и несдержанностью. Тед Уоринг убил свою жену, леди и джентльмены. Возможно, он не собирался делать этого, но тем не менее это было убийство. Наконец, вы увидите, что улики свидетельствуют только об одном: Тед Уоринг виновен в том, в чем обвиняется.
Он внезапно умолк, развернулся и, стуча каблуками по гладкому полу, прошел на свое место и сел.
Стараясь не выдать своего удивления столь кратким предварительным заявлением Риэрдона, Фиск быстро вскочил, прежде чем тишина позволила этим словам подействовать на публику. Он тоже имел опечаленный, смиренный вид.
– Есть дела, – начал он, – которые трогают сердца даже самых закаленных из нас. И это, – он обратился к присяжным, – один из таких случаев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108