Он считал, что выйти из автобуса лучше всего здесь. Этот жилой квартал выглядел безлюдным и наводил тоску, которая еще более усугублялась пасмурным небом над головой. Повсюду стояли серые, уродливые, почти не отличимые друг от друга многоквартирные дома, которые преобладали по всей Москве. Больше всего поражало отсутствие ярких красок. Трава пожухла, деревья стояли голыми, и даже несколько припаркованных в округе "Жигулей" имели тусклую серую или коричневую окраску. Одна из машин была без колес и стояла на подложенных под нее кирпичах. "Уж не Симакова ли это старый лимузин?" - промелькнула у меня мысль. За исключением пары малышей, раскачивавшихся на единственных исправных качелях в сквере, вокруг никого не было видно. Я определил свое местонахождение, припомнив детали нарисованного SOU плана. В точном соответствии с ним я увидел поодаль, на противоположной стороне широкой проезжей части, угол темно-зеленого дома, который выглядывал из-за другого, точно такого же. Я пересек улицу по пешеходному переходу, имея последнюю возможность проверить, нет ли за мной слежки.
Домофон при входе в подъезд оказался сломанным, и потому отпала нужда воспользоваться комбинацией цифр, которую я заучил наизусть еще в Лондоне. В замусоренном подъезде воняло мочой и блевотиной, стены были испещрены надписями. Я без особой надежды потыкал в кнопку вызова лифта. Симаков говорил, что лифт в его доме не работал годами. Вот и сейчас он не подавал никаких признаков жизни, и мне пришлось начать малоприятное восхождение на восьмой этаж, думая про себя, что теперь стало понятно, почему пожилая теща Симакова едва ли вообще выходит из дома.
Я слегка постучал в ободранную металлическую дверь квартиры номер 82а, но ответа не последовало. Я постучал еще, чуть посильнее, но за дверью по-прежнему царило молчание. Обеспокоенный, что мой визит совпал с одним из тех редких случаев, когда теща Симакова куда-то уезжала, я забарабанил со всей силы. Наконец, я услышал нервный женский голос:
- Кто там?
В ответ я выдал тщательно заученную и отрепетированную тираду по-русски:
- Меня зовут Алекс. Я английский друг вашей дочери и ее мужа. У меня для вас письмо.
Она произнесла фразу, которую мой скудный запас русских слов не позволил понять даже приблизительно, и я лишь снова повторил заученное. В двери отсутствовала прорезь для корреспонденции, куда я мог бы опустить письмо Симакова, и потому у меня просто не было другого выхода, кроме как завоевать ее доверие и сделать так, чтобы она открыла дверь. После того как я повторил свой текст трижды, опасаясь, как бы не привлечь чрезмерного любопытства соседей, внутри лязгнул тяжелый засов, и дверь, удерживаемая цепочкой, приоткрылась на несколько сантиметров. Я просунул письмо в щель и успел только заметить, как его взяла морщинистая рука. Дверь снова закрыли и бесстрастно заперли на засов.
Я подождал минут пять, глядя вниз на улицу сквозь узкое грязное оконце рядом с мусоропроводом, и постучал снова. На этот раз дверь тут же распахнулась, и крошечная старая леди пригласила меня войти в тускло освещенную квартиру, беззубо улыбаясь мне и жестом указывая, что я могу сесть на диван. Это был единственный более или менее приличный предмет меблировки в чистенькой, но плоховато обставленной комнате. Старушка пробормотала что-то, воспринятое мною как формула гостеприимства. Поэтому я энергично закивал в ответ, и она тут же пропала на кухне. Симаков рассказывал мне, что по российским стандартам его теща считалась достаточно обеспеченной женщиной, но, осмотревшись в этой малогабаритной квартирке, я стал понимать, почему он и его семья предпочли отсюда сбежать. Как и обещал Симаков, в одном из углов комнаты стояла корзинка для шитья, в которой, если он прав, все еще должны были лежать две синие ученические тетради.
Через несколько минут старушка вернулась с чашкой крепкого переслащенного чая, который я принялся прихлебывать скорее из вежливости, нежели жажды. В письме SOU указал некоторые из своих личных вещей, за которыми я якобы и приехал. Хозяйка захлопотала, забегала по квартире, и в центре комнаты стала постепенно расти куча из книг, одежды и разных безделушек (каждый из найденных предметов она отмечала в списке). Выжидая момента завладеть тетрадями, я подумал, как похоже это на Симакова: воспользоваться случаем, чтобы я притащил в Англию чуть ли не все его старые пожитки.
Когда его теще снова что-то понадобилось на кухне, я вскочил с дивана и бросился к корзине. Как и уверял Симаков, там по-прежнему лежали две ученические тетради. Я быстро заглянул в них и увидел, что они сплошь исписаны рядами цифр. Спрятать тетради я предпочел в одну из еще не до конца заполненных вещами картонных коробок, которая была поменьше других.
Взглянув на тикавший на серванте механический будильник, я увидел, что было уже четыре часа, то есть оставалось всего полчаса до наступления темноты. Блуждать во мраке, добираясь до центра Москвы с помощью плохо знакомой системы общественного транспорта, было бы нелегко. Настала пора убираться отсюда. Чаша моего терпения переполнилась, когда старушка добавила к куче вещей пару ярко-красных вязаных свитеров Симакова. На языке жестов я, как сумел, объяснил ей, что возьму только одну коробку. До нее дошло, и она стала отбирать то, что было важнее. Пять минут спустя я уже выходил из этой мрачноватой квартиры.
Не без труда я спустился по лестнице и перешел улицу к автобусной остановке, держа "дипломат" в одной руке, а другой прижимая к себе тяжеленную коробку с бесценными тетрадками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139