Казалось, и воздух, и твердая земля наполняли силой ее ослабевшее тело. Ноги сами собой понесли к защищенному насыпью берегу. Ветер сбросил капюшон плаща и растрепал блестящие черные пряди, отведя их от лица и как бы вливая в жилы дочери ворона свой необузданный порыв.
«Они называют тебя диким краем, Уэльс! Холодным, суровым и угрюмым. А для меня ты мать… мать-Уэльс, дающая хлеб насущный и жизнь».
– Вот здесь, милорд, я буду завтра скакать на Макшейне, – объявила она Ульрику, также спешившемуся и присоединившемуся к ней.
– Черт побери, женщина! Ты, что, плавать собралась?
Бронуин рассмеялась над недоверием рыцаря, не зная, что щеки ее приобрели здоровый румянец, а глаза стали голубее сапфиров и сверкают удивительным оживлением.
«Это волшебство!» – подумал Ульрик, пораженный переменой. Бронуин сохраняла свою красоту даже во время болезни, но сейчас, когда стихии – ветер и море – носились вокруг нее в какой-то языческой колдовской пляске, она буквально светилась, на глазах возрождаясь к жизни. Никогда еще Ульрик не наблюдал в людях таких разительных перемен.
– Когда начинается отлив, милорд, берег становится прекрасной дорожкой для верховой езды. Ни один из карадокских скакунов не боится замочить ноги, – с вызовом проговорила она.
Если бы он знал, что для восстановления душевного спокойствия жены необходимо привезти ее домой, то, даже рискуя обидеть короля, отправился бы в путь гораздо раньше.
– Я помчусь за вами, миледи, по этому берегу, как за моей повелительницей, – любезно отозвался Ульрик хрипловатым голосом.
Он ощущал воздействие этого волшебства, что бы то ни было. «Какое удивительное место, – размышлял он, – место, где исчезает отчаяние, порожденное беспомощностью!» Или в том была заслуга самой Бронуин? Боже, она размягчала его душу своим невинным колдовством и зажигала огонь в крови, как никакая другая, женщина!
Волшебство, возникшее на берегу моря, постепенно загорелось совсем иным огнем в карих глазах, смотревших на Бронуин. Она вдруг увидела, как янтарные искорки страсти зажглись в смешении голубых, зеленых и коричневых тонов, составивших необычный цвет глаз Ульрика. Выражение этих глаз невозможно было определить, как немыслимым казалось, и постичь характер рыцаря. Лишь одни намеки оставляли самые приземленные страсти, гнев и неприкрытые желания. «Может, разгадав характер Ульрика, я отыщу и ответ на мучительный вопрос об убийстве?» – пришло в голову Бронуин, прекратившей пытливое изучение своей души, чтобы не затеряться в ее глубинах.
И вдруг… она увидела то, что прогнало всякие мысли о златовласом воине, стоявшем перед нею. Дубовая роща, посаженная сотни лет тому назад и пышно разросшаяся, несмотря на соленые ветры, исчезла! Что наделали эти негодяи – чужаки из Англии?
– Милорд! – воскликнула Бронуин, и краски исчезли с ее лица на глазах у потрясенного Ульрика.
Заметив ужас и смятение жены, он обернулся, готовый выхватить меч, к которому непроизвольно уже протянул руку. Но позади никого не было, и он не видел ничего угрожающего – только носился резкий и влажный ветер, пропитавший влагой его волосы и плащ.
– Проклятье, женщина, что случилось?
Бронуин указала на жалкие остатки некогда горделивой рощи. Когда она была маленькой, тетя Агнес рассказывала ей, что эта роща волшебная, посаженная специально для фей, живущих там под защитой духов деревьев.
– Вот где таится причина твоих будущих горестей, Ульрик Карадокский! Здесь, среди остатков дубовой рощи, столь бездумно уничтоженной!
– Деревья были срублены для постройки новых укреплений, – объяснил Ульрик, растерявшись перед новой волной иступленного страдания жены. – Я сам отдал приказание еще прошлой весной, и оно было исполнено, когда я уехал… – Ульрик заколебался, не зная, подливать ли масла в огонь подозрений, уже бушевавших в душе Бронуин, – … попытавшись нагнать отряд твоего отца, чтобы вместе добираться до Лондона.
Проклятье! Снова судьба поставила ему подножку, отвлекла колдовством голубых глаз! Как мог он забыть о подозрениях Бронуин, основанных всего лишь на том, что он находился поблизости, когда были убиты ее родители людьми, одетыми в его геральдические цвета! Подозрения укрепились оттого, что именно он накладывал ей еду в тарелку, когда кто-то попытался ее отравить. Но теперь почему она вела себя так, будто, срубив несколько деревьев, он совершил нечто, вызывающее крайнее осуждение?
– Для нужд строительства понадобились доски, – спокойно проговорил он, пытаясь сдержать раздражение.
Как легко эта женщина вызывает его гнев, едва оправившись от недомогания!
– Карадок нуждается в благословении больше, чем в досках! Ты проклял всех нас!
– Никого я не проклинал! – заявил огорченно Ульрик, он обхватил Бронуин за плечи и слегка встряхнул ее. – Это все ваши уэльские поверья! Я христианин, и всякие глупые россказни меня не испугают!
– Ах, вот как, глупые россказни?
Откуда только силы взялись у этой слабой женщины, чтобы вырваться из рук нетерпеливого рыцаря и сердито отдалиться на несколько ярдов. Когда она снова повернулась к нему лицом, то Ульрик решил, что его жена со своим развевающимся вокруг стройной фигуры плащом и темными, как вороново крыло, волосами, разметавшимися у лица, пылающего негодованием, похожа на саму волшебницу Моргану из сказаний о короле Артуре или же на сказочную королеву, а может, на разгневанную волшебницу. Голубой огонь, полыхавший во взгляде Бронуин, казалось, способен вызвать дьяволов из преисподней.
– Я тоже христианка, лорд Ульрик Карадокский, – надменно усмехнулась она, – но не так глупа!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136