что я вдруг в последнюю минуту передумаю, как Роза Спенсер. Однако кто знает, что у мужчины на самом деле на уме. Ладно, чего уж теперь об этом волноваться — дело прошлое. Как мы замечательно провели время, Энн! Столько всего вспомнили хорошего! Как жаль, что ты завтра уезжаешь.
— Может, приедешь летом погостить в Инглсайд? Только не в августе… Тогда мне будет не до гостей.
— Я бы с удовольствием, но летом всегда столько дел, что никак не выберешься.
— К нам скоро, наконец, приедет Ребекка Дью — чему я очень рада. И боюсь, что тетя Мария тоже. Она уже закидывала удочку. Джильберт от этого отнюдь не в восторге — так же как и я, но считает, что родственников надо привечать.
— Может быть, я соберусь к вам зимой. Мне очень хочется еще раз увидеть Инглсайд. У тебя такой замечательный дом, Энн, и такие замечательные дети.
— Да, Инглсайд — очень славный дом… я его полюбила. А ведь когда-то думала, что ни за что не полюблю. Когда мы поехали его осматривать, все в нем мне казалось не так… меня раздражали сами его достоинства. Потому что они бросали тень на мой дорогой беленький домик. Я помню, что перед переездом жалобно сказала Джильберту: «Мы были здесь счастливы. Так счастливы мы нигде уже не будем». И какое-то время я прямо-таки упивалась тоской по своему беленькому домику. А потом… потом во мне стали прорастать крошечные ростки любви к Инглсайду. Ты не представляешь, как я с этим боролась. Но Инглсайд победил, и мне пришлось признаться самой себе, что я полюбила наш новый дом. И с тех пор я с каждым годом люблю его все больше. Инглсайд — не очень старый дом — в старых домах есть что-то грустное. Но он и не слишком молод — в новых домах есть что-то холодное. А он такой уютный и теплый. Я люблю каждую комнату. Они не лишены недостатков, но в каждой есть что-нибудь, отличающее ее от других, придающее ей неповторимость. Я люблю великолепные деревья, которые окружают газон. Не знаю, кто их посадил, но каждый раз, поднимаясь на второй этаж, я останавливаюсь на лестничной площадке… помнишь, там есть такое странное окошко на лестничной площадке с широким сиденьем под ним… так вот, я сажусь на это сиденье, гляжу в окно и говорю про себя: «Будь благословен тот человек, который посадил эти деревья!» По правде говоря, вокруг нашего дома растет слишком много деревьев, но мы ни за что не расстанемся ни с одним из них.
— Фред такой же. Он просто боготворит огромную иву, которая растет перед окнами гостиной. Она закрывает вид, и я столько раз ему говорила, что хорошо бы ее срубить. А он отвечает: «Срубить такое замечательное дерево только потому, что оно закрывает вид?» Так что ива стоит себе где стояла, и я не могу отрицать, что это очень красивое дерево. Поэтому мы и назвали наш дом «Ферма Одинокой Ивы».
— Теперь я рада, что у нас такой просторный дом — в маленьком доме наша семья просто не поместилась бы. И дети любят свой дом, хотя они еще маленькие.
— Они такие очаровашки! — Диана исподтишка отрезала еще один «ма-а-аленький кусочек» шоколадного торта. — У меня тоже неплохие дети, но твои какие-то необыкновенные… А близнецы до чего хороши! В этом я тебе завидую. Мне очень хотелось близнецов.
— Ну, близнецы мне, видно, просто на роду написаны. Только жаль, что они совсем не похожи друг на друга. Нэнни — хорошенькая шатенка с карими глазами и чудным цветом лица. Но Джильберт больше любит Ди — потому что у нее зеленые глаза и кудрявые рыжие волосы. Любимчик же Сьюзен — Джефри. После его рождения я долго болела, и он оказался полностью на ее попечении. По-моему, ей теперь кажется, что Джефри — ее собственный ребенок. Она называет его «мой смугленочек» и жутко балует.
— А он еще такой малыш, что можно ночью тихонько прийти посмотреть, не скинул ли он одеяло, и укрыть его снова, — с завистью в голосе сказала Диана. — Моему Джеку уже девять лет, и он мне этого больше не позволяет. Говорит, что уже большой. Как жаль, что дети так быстро растут!
— Мои, слава Богу, еще не считают, что они большие. Но я заметила, что с тех пор как Джим пошел в школу, он уже не хочет, чтобы я держала его за руку, когда мы идем по улице, — вздохнула Энн. — Но пока еще и он, и Уолтер, и Джефри хотят, чтобы я целовала их на ночь. Для Уолтера это своего рода ритуал.
— И тебе пока не надо беспокоиться о том, кем они станут, когда вырастут. Джек вот заявил, что когда вырастет, станет солдатом… Подумай только — солдатом!
— Я бы на твоем месте не волновалась по этому поводу. Потом у него появится другое увлечение, и он забудет про солдата. Джим заявляет, что станет моряком, как капитан Джим, в честь которого его назвали. А Уолтер проявляет склонность к поэзии. Он отличается от всех остальных. Но все они любят деревья и обожают играть в так называемой «Лощине». Это такая лесистая низина позади нашего сада, где масса извилистых дорожек, а внизу течет ручей. Собственно говоря, в ней нет ничего особенного, но если для всего Глена это — просто «Лощина», для моих детей это — сказочная страна. Я так рада, что завтра вернусь в Инглсайд и буду рассказывать детям сказку на ночь, и хвалить папоротники и кальцеолярии, которыми так гордится Сьюзен. Она считает, что на папоротники у нее легкая рука. Их-то я восхваляю совершенно искренне… но кальцеолярии! Они, на мой взгляд, вообще не похожи на цветы. Но я ни разу не сказала и не скажу этого Сьюзен — зачем ее обижать? Стараюсь как-нибудь обходить эту тему. Пока что это у меня получалось. Сьюзен — это моя опора!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77