Они должны вертеть эту ручку. Десять оборотов — открывается окошечко в стене, и оттуда по лифту подается первое блюдо. Двадцать оборотов — и появляется второе. Еще десять — сладкое. Пациент в несколько дней привыкает к связи между верчением ручки и появлением пищи. Заодно он приучается и к счету, так как он не только вертит ручку, но и вслух считает под руководством служителя. Первое время ему разрешается сбиваться со счета. Потом пациент, перепутавший в счете, должен начинать сначала, потому что служитель в каждом таком случае переводит счетчик на ноль. Голод и жадность (у наших пациентов завидный аппетит) быстро приводят к желаемым результатам, и тогда наступает следующий этап лечения — конвейер.
Затем молодой человек повел Магарафа в столовую.
— Прелюбопытное зрелище, сударь! — сказал он.
Столовая помещалась в приземистом доме, выкрашенном в веселый голубой цвет. Сквозь раскрытые окна еще издали слышен был веселый гул мужских и женских голосов. Изредка доносился чей-то повелительный окрик, призывавший, очевидно, к порядку, потому что после него шум на несколько мгновений прекращался, чтобы потом вспыхнуть с новой силой.
Магараф вошел в помещение столовой. Открывшаяся его взору картина заставила его вмиг забыть все предыдущие впечатления сегодняшнего утра.
За двумя длинными столами, покрытыми белой клеенкой, сидели под наблюдением четырех дюжих надзирателей шестьдесят два странно одетых и еще необычнее выглядевших человека, мужчин и женщин, примерно одинакового возраста — на первый взгляд, от двадцати до двадцати двух лет. Их здоровые, краснощекие физиономии были вымазаны манной кашей, которую они с необыкновенным азартом уписывали из стоявших перед ними глубоких суповых тарелок. Очевидно, для того чтобы каша не пачкала их одежду, на всех завтракавших было нечто вроде крахмальных манишек. Однако, присмотревшись, Магараф убедился, что это — непомерно большие детские слюнявчики, испачканные манной кашей.
Удивительные воспитанники Усовершенствованного приюта успевали одновременно есть, обмениваться репликами, смеяться, болтать ногами, плакать, толкаться.
Вообразите себе крепких молодых людей, одетых в комбинезоны, застегивающиеся сзади, как у маленьких мальчиков, взрослых девушек, облаченных в коротенькие платьица детских фасонов, — и вы получите некоторое представление о том, как были одеты будущие ученики Магарафа.
Но самое странное впечатление производило выражение их лиц. Это не были лица нормальных взрослых людей, но и не тупые, неподвижные, полуживотные лица кретинов, которых ожидал встретить здесь новый инструктор приюта. Он видел склоненные над тарелками неправдоподобно укрупненные, но все же совсем детские лица: веселые и грустные, подвижные или флегматичные, но детские, совсем детские.
Шестьдесят две пары глаз, уставившиеся на только что вошедшего Магарафа, выражали умилительное, совершенно ребячье наивное любопытство. Кое-кто при этом широко улыбался, кое-кто смотрел с опаской, исподлобья, или препотешно сморщился, готовый вот-вот разреветься.
Громкие рыданья заставили Магарафа обратить внимание на долговязую фигуру, застывшую в непонятной позе в дальнем углу столовой.
— Это Педро Гарго, сударь, — громко, с расчетом, чтобы его услышали все завтракавшие, объяснил ближайший надзиратель. — Этот непослушный Гарго не стал дожидаться, пока ему подадут кашу, и отобрал тарелку у своего соседа. За это он будет стоять в углу на коленях, пока все не позавтракают.
— Я больше не буду! — еще пуще разрыдался наказанный преступник. — Ой, я больше не буду! Я больше не бу-у-уду!..
Было странно слышать громкие мужские рыдания по такому нелепому поводу, Магарафу стало как-то не по себе. Он поспешил покинуть столовую, и долго еще вслед ему доносились зычные, басовитые рыдания:
— Ой, мама, мама! Ой, дяденька, я больше не буду!..
Потом раздался громкий вопль, и голос замолк. Это надзиратель тычком в зубы заставил Педро Гарго уважать дисциплину.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ, в которой читатель знакомится с доктором Симом Мидрубом
Конечно, господин Вандерхунт не раз подумал, прежде чем решился пригласить в Усовершенствованный приют нового работника. Но потребность в человеке, который должен был обучить воспитанников приюта стрелковому делу, была настолько очевидна и удача в этом деле сулила такие поистине безграничные перспективы, что господин Вандерхунт не остановился перед риском.
Опасением, что Магараф может догадаться об истинном характере «приюта», хотя это было более чем невероятно, и объясняется, что с первого и до самого последнего дня пребывания Магарафа на службе его держал под неослабным наблюдением молодой человек с золотых очках. Его звали Сим Мидруб. Он был весьма способным, хотя и совсем еще не известным в широких научных кругах специалистом по вопросам размножения животных. Господин Вандерхунт раскусил его с первого взгляда и смело привлек для работы в том экспериментальном человеческом питомнике, который для внешнего мира носил благочестивое название Усовершенствованного курортного приюта для круглых сирот.
Именно Сим Мидруб и придумал уверить Магарафа, что здесь ведется кропотливая и необычная работа по излечению от кретинизма нескольких десятков молодых отпрысков именитых аржантейских фамилий.
В отличие от Стифена Попфа, доктора Сима Мидруба моральные соображения никак не стесняли. Что же касается уголовной ответственности, то, во-первых, победителей не судят, а во-вторых, нет закона, запрещавшего создавать новую породу людей, как нет законов, запрещающих закупоривать вулканы или останавливать вращение земли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108